Консультация психотерапевта/психоаналитика Запрос на психологическое лечение может быть связан с повторяющимися любовными разочарованиями и неудачами, колеблющейся сексуальной ориентацией, афонией, возникающей каждый раз перед публичным выступлением, страданиями из-за мрачной и несуразной жизни, нестабильной эрекцией, неуемной, заполняющей всю вселенную матерью, никогда не проявлявшим любви отцом, смертью близкого человека, неудавшимися попытками зачать ребенка, отвращением к половой жизни, сексуальной аддикцией, не оставляющей никакого места для чего-то другого, тяжелой соматической болезнью, обострением тревоги после удачного лечения фобии с помощью поведенческой психотерапии, депрессивностью, гасящей все порывы и устремления, неустанной ревностью. На консультацию приходят также из-за так никогда и не написанной книги, из-за так никогда и не найденного кого-то, кто мог бы выслушать...обращения к психоаналитику неразрывно связаны с опытом человека. Нам кажется, что несчастья приходят извне - "ад находится снаружи", но мы инстинктивно чувствуем, что существуем не просто так, что живем для чего-то, что мы что-то можем изменить, что сами должны измениться внутри, чтобы изменения произошли и снаружи. Сами того не ведая, мы приходим на психоанализ, чтобы изменить прошлое, переписать свою историю, выявить ненависть, скрывающуюся за показной (или инверсированной) любовью, чтобы найти в своих неприятностях и неудачах тайное удовольствие, обнаружить собственную каббалу, в которую заключили себя сами и которую не желаем покинуть. Одно из непредсказуемых последствий обращения к аналитику состоит в обретении немного большей свободы, чем раньше - из книги Жак Андре "Сто слов психоанализа" Некоторые психологические поводы обращения: -хроническая усталость,- поиск себя в жизни, смысла в жизни,-неспособность давать, просить, -неспособность отказывать, брать, заботиться о себе,-нелюбовь к себе, недовольство собой, окружающими,-трудности идентичности - половой, профессиональной,- длительные ситуации кризиса, потерь,-тревога, страхи, фобии,-одиночество, тоска без причины,- неудачные повторящиеся отношения, - неуверенность в себе, низкая самооценка,- постоянная лень, апатия,- желание познать себя, что-то изменить,- отсутствие развития, жизненных сил,- многое другое. Истории анализандов из книги Стефани Дональдсон-Прессман, Роберт М.Прессман – Нарциссическая семья: диагностика и лечение:История Брэда. «Мы не будем углубляться далеко, говоря о моей семье; слово «нормальная» придумано как раз для моей семьи», - сказал Брэд, по-мальчишески привлекательный руководитель фирмы тридцати одного года. Брэд обратился за помощью к специалистам из-за своей неспособности поддерживать отношения с женщинами. Брэд был очень успешным бизнесменом, источавший уверенность в себе и энтузиазм; его низкая самооценка была успешно замаскирована в деловом мире. Он посвящал большую часть часов своего бодрствания своей работе. Это положительно повлияло на его быстрое повышение по служебной лестнице, но отрицательно сказалось на его межличностных отношениях. Он был трудоголиком, что первоначально служило защитой против плохих отношений, а теперь превращалось в проблему при попытке завязать какие-либо отношения. Брэд вырос в скрыто-нарцисстической семье, которая может послужить образцом семьи такого типа. Его родители оба были школьными учителями и вели активную общественную жизнь. Брэд и его сестра были хорошими учениками, одаренными в легкой атлетике и в музыке, к ним хорошо относились одноклассники. Когда дети были дома, родители тоже были дома, семья ужинала вместе шесть вечеров в неделю, и никто не выпивал лишнего, не принимал наркотики, не курил, не ругался и никого не бил. Они были обычны как яблочный пирог, и внутри, и снаружи. «Я обычно задавался вопросом, почему я так боялся, почему я чувствовал себя настолько неуклюжим, неспособным», говорил Брэд. «Я приглядывался к семьям других детей, я действительно внимательно присматривался. Наша не отличалась ничем. Она была обычная. Я подразумеваю, мои родители, случалось, ссорились, и все такое. Но ничего чрезмерного. Совсем наоборот. Ни один из них не позволил бы вам сказать что-нибудь плохое о другом! Мама бывала немного властной время от времени, любила покритиковать. Но это была любящая семья, и они всегда говорили, насколько важна семья. Это было хорошо. Все дело было только во мне, и до сих пор это так. Я не могу вынести возвращения туда. Хотя они, в принципе, не возражают. На вопрос, пробовали ли родители когда-либо говорить с Брэдом о его чувствах, он ответил: «Нет, не могу припомнить такого. Никто у нас не говорил о чувствах. Ты просто знал то, что должен был делать, чего от тебя ожидали. Если ты не делал этого, тебе доставалось на орехи. Возможно, они говорили о чувствах с Бетси [его сестра]; она была паинькой». Сестра Брэда, старше его на два с половиной года, была профессиональным музыкантом. Хотя они были близки в детстве, необходимость работать в разных концах страны подточила их отношения. В ходе курса лечения Брэду предложили возобновить контакт с его сестрой, чтобы узнать ее впечатления об их воспитании. Он был удивлен, узнав, что ее детские ощущения были очень похожи на его собственные. Кроме того, ее восприятие было острее. Последующая выдержка из письма, которое она написала ему, иллюстрирует это: «Я всегда чувствовала, что мама и папа жили совсем для других вещей…«Они были столь захвачены друг другом, что мы не имели значения.... Они были одержимы друг другом в сексуальном плане, ревновали друг друга. Я помню, что не говорила о чувствах, когда мне хотелось о них поговорить. Казалось, эмоциональная напряженность между ними двоими была настолько сильна, что они не смогли бы выдержать, если бы мы проявляли индивидуальность, не укладывались в картонный шаблон успешных детей. В том доме напряженность держалась постоянно. Я не могла дождаться окончания школы, чтобы уехать учиться в колледж». Когда Брэд получил письмо от своей сестры, он смог взглянуть на свою семью новыми глазами, и убедился, что ее восприятие было точным. Хотя он не знал, почему это было так, но он тоже подтвердил, что обстановка в доме оставалась нормальной, пока кто-то из детей не обращался к родителям с той или иной проблемой эмоционального характера. Тогда в воздухе повисало напряжение. Он сказал, что научился «всегда выглядеть счастливым». Брэд и его сестра научились соответствовать запросам родителей, а самим не просить у них какой бы то ни было эмоциональной поддержки. Короче говоря, они выросли в скрыто-нарциссической семье.История Триши. Отец Триши был военным офицером со многими наградами, а ее мать была хорошей хозяйкой и верной женой военного. Триша помнит свою семью как «прекрасную», когда она была маленькой девочкой. Это была прекрасная семья. Папа был красивым военно-морским офицером, мама его была красивой и элегантной женой, а я была прелестным ребенком. Жизнь была бесконечной вереницей приемов гостей на открытом воздухе и чаепитий, со мной в центре внимания. Они всюду меня брали с собой. Люди всегда говорили, что я «как куколка». Я думала, вся моя жизнь будет такой – сплошные объятия, похвалы и смех. Когда я оглядываюсь на это, мне хочется плакать; это было так прекрасно. С тех пор я уже никогда не чувствовала себя такой любимой». Однако когда Триша стала старше, ситуация в семье изменилась. “Я помню ощущение, когда мне было семь лет. Я проснулась в панике. Я пошла в ванную и уставилась на себя в зеркало. Я пыталась понять, что изменилось во мне - почему я была неправа. Что я сделала такого, что мои родители больше не любят меня? Я плакала и плакала. Я не могла понять этого. На следующий день я решила, что это все из-та того, что я становилась больше [ее мать была миниатюрной, с «идеальной» фигурой], поэтому я решила не есть. Папа был во Вьетнаме в то время, так что нас было только двое - мама и я. Мать не заметила, что я старалась не есть, и ее отношение ко мне тоже не изменилось. Она была очень занята, всегда занята. Мы жили в Вирджинии, чтобы быть ближе к бабушке с дедушкой. У нас всегда было много гостей, маме нравилось это. Когда приходили гости, мама одевала меня и говорила мне, что сказать. Она всегда была недовольна мной, хотя я изо всех сил пыталась быть хорошенькой. Раньше мама и папа всегда говорили, что я была «такая хорошенькая, такая лапочка», поэтому я еще сильнее старалась вести себя так, как тогда. Но теперь мама лишь говорила: «Веди себя по возрасту, Триша!» или говорила что-нибудь еще, показывавшее ее презрение. Она отсылала меня наверх в мою комнату почти сразу, как только приходили гости, и со мной сидела наша домработница. Я чувствовала, что всем мешаю, что я некрасивая. Когда папа вернулся, я думала, что все снова станет как прежде, но этого не произошло. Почему-то я стала его тоже раздражать. Он сказал маме, что я выгляжу больной, и та отвела к меня врачу. Врач прописал мне лекарства и велел пить три раза в день что-то наподобие молочного коктейля. Папа записал меня на гимнастику, чтобы я «подтянулась», а мать теперь сильно ругала меня, если я не хотела есть. Думаю, она хотела угодить папе. Я снова начала есть; не было смысла изводить себя голодом, я все равно продолжала расти. Но я была сломана. Я пыталась вновь и вновь, делала то и это, чтобы они снова стали меня любить меня как раньше, чтобы снова стали моими мамочкой и папочкой, и чтобы я опять была собой, как прежде. Дойдя до этого момента, Триша расплакалась. «В-общем, в то время я и начала выдергивать ресницы... Взрослея, я много чего делала. Я делала все, что только могла придумать, чтобы привлечь их внимание - любое внимание, одобрение или осуждение, мне было все равно. Я хорошела собой, и когда стала уже действительно симпатичной, они, похоже, перестали возражать, чтобы я присутствовала при гостях. Но я больше не могла доверять им. Как бы мне ни хотелось их одобрения, а я отчаянно хотела их одобрения, я боялась этого. У меня это однажды было, и потом этого не стало. Поэтому я делала много чего, чтобы задеть их, смутить. Я вела себя очень кокетливо, из кожи вон лезла, чтобы соблазнять молодых офицеров, служивших под началом отца. Думаю, мои поступки можно было описать словами: «Эй ты, посмотри на меня! Да катись ты!». Я теперь не доверяла никому. Особенно себе». Пока проходила юность и первая молодость Триши, ее нежелание и неумение доверять приводили ее ко многим травмирующим отношениям и разрушительному образу действий. Она испытывала всепоглощающую жажду мужского внимания и одобрения, но когда получала желаемое, то это начинало пугать ее, и Триша предпринимала шаги, чтобы поскорее прекратить отношения. Она ненавидела женщин и не доверяла им, поэтому не имела подруг. (Первоначальной целью лечения была ее неспособность найти общий язык с женщиной-врачом.) В ранней юности она обнаружила способ причинения себе боли, который приносил некое удовлетворение (выдергивание всех ресниц щипчиками), и, несмотря на возникавшие из-за этого косметические сложности, Триша продолжала выдергивать себе ресницы, поскольку теперь это стало укоренившейся потребностью. История Линн. Она была отличницей старших классов своей школы, имея большие шансы стать лучшей выпускницей класса и заслужить стипендию на дальнейшее обучение, предлагаемую многими колледжами. Хотя она была очень сознательной и училась на отлично, учителей стали беспокоить ее частые пропуски уроков, опоздания, перемены во внешнем виде и взрывные реакции. Сегодня Линн могла придти на занятия с блестящими глазами, вовремя, была собранной и опрятно одетой, а завтра появиться в классе через час после звонка, понурой, с нечесаными волосами. Она то худела, то поправлялась, но это было трудно определить, поскольку обычно она носила свободную одежду темных тонов. Ее близкие друзья также беспокоились о ней, и они пожаловались школьному консультанту-психологу, что колебания ее настроения и вспышки гнева отчуждали ее от большинства еще остававшихся друзей. Когда психолог попыталась поговорить с Линн, та стала отрицать любые проблемы. Поскольку мать Линн работала в школе того же района, психолог догадывалась, что Линн откажется обсуждать с ней какие-либо проблемы, так как не может нарушить верность матери, поэтому она порекомендовала Линн обратиться к частному консультанту. Когда Линн начала цикл психологических консультаций, она предстала перед врачом как очень собранный, взрослый и ответственный человек. Но спустя лишь несколько сессий этот фасад рассыпался. Линн оказалась отчаянно несчастной девушкой из нарциссической семьи, но ее верность матери и чувство ответственности за нее были так сильны, что для Линн было чразвычайно болезненно довериться кому-либо в своих проблемах, включая врача. Родители Линн развелись, когда ей было восемь лет, а младшей сестре было пять. Воспоминания Линн о ее раннем детстве скудны. Главным образом, она помнила довольно пассивного отца, который был нежен с нею, но вступал в шумные ссоры с ее матерью, которая после таких скандалов шла к Линн за утешением. Ее личные впечатления от отца противоречили негативной картине, рисуемой ее матерью, и это запутывало Линн и сбивало ее с толку. Всякий раз, когда Линн чувствовала, что любит папу, «это заставляло меня чувствовать себя плохой и виноватой, в некотором роде. Я вроде как предавала свою маму». В отношениях с дочерью мать Линн создала себе образ человека, который постоянно нуждается в ободрении, успокоении, и ее роль была «скорее ролью подруги, а не матери; у нас не было друг от друга никаких секретов». Мать Линн одевалась как подросток и во многих случаях вела себя так же; она носила ту же прическу, какую носила, когда ей было четырнадцать (длинные прямые волосы), и надевала вещи своих дочерей. После развода роль Линн как доверенного лица и эмоциональной опоры возросла. Плюс к тем заботам, которые Линн уже имела по отношению к матери, она теперь взяла на себя основную ответственность за младшую сестру. На первый взгляд, в том, что Линн взяла на себя больше домашних обязанностей, чтобы дать возможность матери вернуться на работу в школу, не было ничего вредного. Но эмоциональная нагрузка, - а именно то, чтобы постоянно заверять мать, что она хорошая мама, ответственный человек, что она сделала все от нее зависящее, чтобы сохранить семью, что она привлекательная, выглядит молодо, не оставляет без внимания Джун (младшую дочь), и является лучшей подругой Линн – все это фактически возложило на Линн роль родителя по отношению к матери. Линн также ощущала огромную необходимость делать все так, чтобы со стороны не казалось, что ей приходится много трудиться, и уж само собой, нельзя было ни на что не жаловаться, чтобы не ранить мамино самолюбие. Линн перестала участвовать в школьных походах, потому что «мама останется совсем одна». Джун часто проводила выходные с отцом, а Линн редко. Она не встречалась с парнями, если маме не нравился тот или иной, чтобы «не делать маме больно». К тому времени, когда Линн начала лечение, она была серьезно угнетенным подростком, с периодически возникающей булимией и мыслями о самоубийстве, безуспешно пытавшимся установить хоть какой-то контроль над своей жизнью. Работа быть родителем своей матери стала слишком тяжелой ношей для нее.Отрывок истории пациентки из статьи Джоан Ривьер "Женственность как маскарад": Она поздно вышла замуж, в 29 лет; она страдала от сильной тревоги по поводу дефлорации и ее девственная плева была растянута или разорвана гинекологом перед свадьбой. Ее отношение к сексуальной связи до свадьбы было стремлением получить и пережить удовольствие, которое, как она знала, некоторые женщины находили в этом, а также оргазм. Она боялась импотенции так же, как и мужчина. Частично это было стремлением превзойти определенные материнские фигуры, которые были фригидными, а на более глубоком уровне означало стремление не быть битой мужчиной(*Я нашла такое же отношение у нескольких других клиенток и почти у всех них (в пяти случаях) имела место самопредписанная дефлорация. В свете “Тотема и табу” Фрейда этот симптоматический акт является поучительным). В результате сексуальное удовольствие было полным и частым и сопровождалось оргазмом. Но по факту оказалось, что удовольствие, которое приносили сексуальные отношения, имело природу утешения и возврата чего-то, что было утеряно, но не представляло собой удовольствие в чистом виде. Любовь мужчины возвращала ей чувство собственного достоинства. Во время анализа, когда обнаружились враждебные импульсы кастрации направленные на ее мужа, ее сексуальное желание на время уменьшилось вплоть до периода полной фригидности. Маска женственности была снята и она предстала как кастрирующая или желающая кастрировать (и вследствие этого боязнь получить пенис или принять его в удовольствии). Однажды, когда у ее мужа была любовная связь с другой женщиной, она обнаружила интенсивную идентификацию с ним относительно женщины-соперницы. Это поразительно, что у нее не было опыта гомосексуальной связи (с того момента, как это случилось еще до пубертата с младшей сестрой); но в процессе анализа обнаружилось, что это компенсировалось частыми гомосексуальными фантазиями, сопровождавшимися интенсивным оргазмом." Консультация психолога-психоаналитика. Психоаналитическая психотерапия.
Психоаналитическая консультация очно и онлайн
Психоаналитическая психотерапия очно и онлайн
психоаналитический психотерапевт/психоаналитик Екатерина Шарунова
ФОРМА ОБРАТНОЙ СВЯЗИ
