Заметки о психическом Тотем и табу (эссе по работе З. Фройда "Тотем и табу") Боязнь инцеста
В своей работе «Тотем и табу» Фройд предлагает психологическое исследование жизни первобытных народов на основе духовной жизни, где можно распознать и признать хорошо сохранившуюся предварительную ступень нашего собственного развития. Исследуя культуру аборигенов Австралии, различных диких племен, ученый указывает на наличие у них на месте недостающих религиозных и социальных институтов системы тотемизма. Их племена имеют структуру, которая состоит из маленьких родов или кланов, каждый из которых носит имя своего тотема. Тотем – это, в большинстве случаев, животное, съедобное, безвредное или опасное, которое внушает страх. Кроме того, тотем – это может быть растение или сила природы (дождь, вода), которые находятся в особых отношениях с родом в целом. Вообще тотем – это родоначальник клана, духохранитель и помощник одновременно, который посылает клану предсказания. Даже становясь опасным, он знает и не трогает своих детей. В обмен на это, коллеги по тотему должны следовать священной обязанности сохранять и не убивать (не уничтожать) свой тотем и воздерживаться от употребления его мяса (или другого доставляемого им обычно удовольствия). Свойство тотема связано со всеми представителями вида. Время от времени устраиваются праздники, во время которых сотоварищи по тотему в церемониальных танцах изображают или подражают движениям своего тотема. Тотем наследовался по материнской или отцовской линии. Возможно, что вначале это наследование было по материнской линии, а позже – по отцовской . Принадлежность к тотему – это основа всех социальных обязанностей австралийцев, которая выходит за границы принадлежности к племени и к кровному родству. Тотем не связан ни с участком земли, ни с его положением, коллеги по тотему живут отдельно друг от друга и мирно уживаются с приверженцами других тотемов.
Повсюду, где действует тотем, есть закон: запрещено вступать в брак и половые отношения членам одного и того же тотема. Это связанная с тотемом экзогамия. Значение запрета состоит в следующем: а) нарушение запрета подвергается наказанию племенем так, как будто речь идет о защите всего сообщества от угрожающей опасности или угнетающей его вины; б) жестокому наказанию полагается за мимолетные любовные связи, которые не приводят к рождению детей; в) наследование после брака и его постоянство переносят запрет на это наследование; г) экзогамия, связанная с тотемом, стремится к большему, чем запрет на инцест с матерью и сестрами. Она исключает половые сношения мужчины со всеми женщинами его собственного клана – целым рядом женщин, не связанных кровным родством, так как рассматривает их как кровных родственников. Все происходящие от одного тотема связаны кровными узами, составляют одну семью и в ней даже самая отдаленная степень родства признается запретом на сексуальный союз. Так, запреты тотема включают реальный инцест в качестве частного случая.
Кроме того, у этих народов есть ряд «обычаев», которые оберегают индивидуальное общение близких родственников и соблюдаются с религиозной строгостью. Эти обычаи и нравственные запреты можно назвать избеганием. Такие ограничивающие запреты направлены на избегание и запрет общения: а) против общения мальчика с матерью и сестрами, в том числе и с двоюродными, а наказание за инцест с сестрой – смерть через повешение; б) строгие предосторожности относятся по отношению к невестке (жене брата); в) к отношениям дочери с отцом; г) ограничение отношений касается между мужчиной и его тещей.
Таким образом, цель всех «избеганий» и запретов – это создание защитных мер против кровосмешения.
Фройд особо отмечает психоаналитическую основу избеганий отношений с тещей, объясняя это так: когда психосексуальные потребности женщины в браке и в семейной жизни требуют удовлетворения, ей всегда грозит опасность неудовлетворенности из-за преждевременного окончания супружеских отношений и однообразия ее эмоциональной жизни. Стареющая мать защищается от этого путем вживания в чувства детей посредством идентификации с ними и сопереживания волнующих событий. Это вживание в чувства дочери легко доходит у матери до того, что она влюбляется в любимого мужа последней, а это из-за сильного психического сопротивления подобной эмоциональной установки ведет в крайних случаях к тяжелым формам невротического заболевания. Такая тенденция встречается часто и, если теща противится осознанию этой тенденции, то к этой сумятице чувств добавляется борющееся в душе стремление противодействовать пониманию происходящего. Тогда зятю достаются неприязненные, садистские компоненты любовного побуждения тещи, чтобы лучше справиться с запретными и нежными. У мужчины отношение к теще осложняется похожими, но исходящими из других источников побуждениями, поскольку он воспринимает тещу как мать или сестру.
Если человек не освободился от известной доли инфантилизма или вернулся к ней в результате задержки или регрессии, тогда тяга к инцесту остается. Поэтому в бессознательном психики продолжается влияние инцестуозных фиксаций либидо. Отношение к родителям – это центральный комплекс невроза, который находится под властью инцестуозных желаний[1].
Как говорит Андре Грин в своей статье «Отношение «мать-дитя», несомненно инцестуозное», идея инцеста ставит психоаналитиков лицом к лицу с проблематикой первоначального измерения сексуальных желаний. Автор пишет, что глубокое исследование комплекса Эдипа, позволяет заметить, что этот комплекс представляет собой комбинацию и чередование желания и идентификации: желания и идентификации с матерью, желания и идентификации с отцом. Проблематику желания и идентификации следует рассматривать совместно. Далее остается лишь доказать, что идентификация отвлекает желание, держа его на расстоянии.
При этом, Андре Грин отмечает, что из трех полюсов эдипова треугольника, мать – единственная, кто имеет плотскую, телесную связь с двумя остальными, с отцом и ребенком, ее тело задействовано в этих двух ситуациях по-разному. А отец и ребенок, независимо от пола, имеют с остальными лишь частичную и косвенную связь. Автор отмечает, что Фройд раньше Мелани Кляйн обнаружил в связи ребенка с грудью матери прототип всех последующих любовных связей. И одновременно с этой связью происходит связывание идентификации с отцом с собственной предысторией. Позже Фройд уточняет, что мать является первой соблазнительницей ребенка.
Связь с грудью – это связь на уровне телесного контакта. И речь не идет о чем-то маловажном, поскольку после пребывания в состоянии слияния с материнским объектом должна последовать сепарация. Фройд говорит, что объекты, приносящие удовлетворение, должны быть потеряны. Это значит, что с взрослением ребенка и приобретение им опыта грудь матери перестает быть частью тела ребенка. Необходимо, чтобы ребенок признал сепарацию; чтобы объект был найден снова, до того, пока после сепарации вступит в действие принцип реальности. Имеется в виду то, что объект признается отдельным, отличным от себя, объективно воспринимаемым. Фаза субъективного объекта, или первичной связи с матерью, «инцестуозная» фаза, навсегда сохраняется в виде мнестических бессознательных следов.[2]
Так, инцестуозная фаза и способность признать внешний объект оказывает существенное влияние на дальнейшую жизнь человека и его отношения с людьми во взрослой жизни.
Табу и амбивалентность эмоциональных побуждений.
Для Фройда табу разделяется на два противоположных значения – святой, священный и жуткий, опасный. Наше словосочетание «священный трепет» совпадает со смыслом слова «табу». Ограничение табу – это понятие, отличное от религиозного или морального запрета. Табу называют все – не только людей и местности, но и предметы, временные состояния, которые являются источниками и носителями таинственного и угрожающего свойства. В основном это свойство или психическое состояние, носителем которого становится человек или предмет, явление природы или зверь, что называют жуткое и одновременно свято, возвышается над обыденным, но еще и опасно, нечисто, жутко – болезни, смерти, роды, месячные, способность, связанная с этими состояниями заражать и распространяться.
Цели табу таковы: а) защита важных персон от возможных поползновений (вождей, жрецов, предметов и т.д.); б) охрана слабых от могущественного Mana – магической силы, жрецов и вождей (женщин, детей, обыкновенных людей); в) защиты от опасностей, связанных с прикосновением к трупам или с употреблением определенной пищи и т.п.; г) страхование от помех жизненно важных актов, таких как роды, посвящение в мужчины, брак, сексуальная деятельность; д) защиты человеческих существ от мощи или гнева богов и демонов; е) обережения нерожденных и маленьких детей от разнообразных опасностей, угрожающих им из-за из особенно чувствительной зависимости от родителей, когда родители совершают определенные действия или едят пищу, потребление которой могло бы передать детям особые свойства. Другим применением табу является защита собственности лица, его орудий, его поля и т.д. от воров. Причем, похоже, что наказание за нарушение табу доверяется внутреннему действующему автоматически механизму. Нарушенное табу само мстит за себя. Кто преступил табу, тот сам становится табу. Считается, что определенных опасностей, которые вытекают из нарушения табу можно избежать благодаря обрядам и религиозным ритуалам.
Ученый связывает запреты табу с симптомами невроза навязчивости: они также немотивированны и загадочны. Они возникли когда-то и должны соблюдаться из-за непреодолимого страха. Есть внутреннее ощущение (совесть), что нарушение приведет к непоправимому несчастью. Так, пациенты с неврозом навязчивости считают, что у них есть смутное представление о том, что любимый человек пострадает, если они совершат какой-то проступок. Ярче всего проявляется сходство обрядов табу и симптомов невроза навязчивости в следующем: а) в немотивированности требованиям, б) в их упрочении с помощью внутреннего принуждения, в) в их смещаемости и опасности заражения от запретного, г) в формировании церемониальных действий и заповедей, исходящих из запретов. Закон невротического заболевания заключается в том, что такие навязчивые действия обслуживают влечение и становятся ближе к запретному действию. Многие табуированные запреты – это вторичные явления, которые образовались в результате сдвига и искажения. Причем самые старые и важные запреты и табу тотемизма составляют два закона – не убивать тотемное животное и избегать полового общения с коллегой по тотему другого пола. Основа табу – запретное действие, к совершению которого существует сильная склонность в бессознательном. А всякий, кто нарушил табу, сам становится табу, поскольку будет искушать других нарушить запрет.
Кроме искушения, которое возникает из заразительного примера нарушившего запрет, существует еще одно обстоятельство, создающее условие к нарушению – это амбивалетность. Это качество является основополагающим, так как способно разжечь искушение, поскольку пробуждает амбивалетный конфликт. Так, происходит возбуждение страстей в ответ на нарушение запрета. Кроме нарушения запрета, такой опасной силой обладают исключительные положения и состояния. Например, король или вождь будет вызывать зависть своими привилегиями, а мертвец, новорожденный или женщины при своих болезненных состояниях соблазняют особой беспомощностью, только что созревший индивид искушает новыми наслаждениями, которые он может дать.
Таким образом, запретительная сила, присущая табу, обладает способностью вводить в искушение, побуждать к подражанию. Если нарушение табу можно загладить покаянием или искуплением, который означает отказ от какого-то блага или свободы, то получается, что само предписание табу – есть отказ от чего-то очень желанного, а раскаяние – это что-то более раннее, чем очищение.
Исходя из вышесказанного, можно сделать вывод, что табу – это древнейший запрет, который навязан снаружи каким-то авторитетом и направлен против сильнейших вожделений людей. Стремление нарушить запрет сохраняется в бессознательном, а люди, которые повинуются табу, имеют амбивалетную установку в отношении запретного. Чудодейственная сила табу состоит в способности вводить людей в искушение из-за заразительности и из-за бессознательного перенесения запретного вожделения на другой объект. Искупление нарушения табу путем воздержания показывает основу соблюдения запрета – отказ.
Анимизм, магия и всесилие мыслей.
Анимизм – система представлений о душе в узком смысле слова, в широком – система представлений о духовных существах вообще. Параллельно с анимистической системой идут наставления, как нужно поступать, чтобы стать господином над людьми, животными, предметами или их душами.
Магия должна служить самым разнообразным целям: подчинять естественные процессы воле человека, защищать от врагов и опасностей, давать силу наносить урон своим врагам. Например, урон врагу можно нанести, если из любого материала сделать подобие врага, а также какой-то объект «назначить» его портретом. Действия, которые причиняют копии, должны повлечь за собой боль оригиналу в том месте, где повреждают копию. Каннибализм первобытных народов находит проявление в том, что люди ели части тела некоего человека, переваривая их, как будто присваивали себе их свойства, как они думали.
Фройд предполагает, что первобытный человек обладал большим доверием к могуществу своих желаний. То, что он создает магическим путем, должно произойти только потому, что ему этого хочется. Если сравнивать с ребенком, который еще не может удовлетворить свое желание самостоятельно, удовлетворяет свои желания галлюцинаторно, воссоздавая ситуацию удовлетворения с помощью центробежных возбуждений своих органов чувств. Удовлетворение желания можно увидеть в игре детей, которая заменяет им чисто сенсорную технику удовлетворения.
Принцип, который властвует в магии, в технике анимистического способа мышления, состоит во «всесилии мыслей». Это всесилие мыслей возникло как термин у Фройда благодаря анализу пациента с неврозом навязчивости. В этом случае пациент считал, что как только он подумает или спросит о ком-то, то этот человек сразу встречается ему, умирает, или заболевает. Пациент с неврозом навязчивости создавал обманчивую видимость, связывая и добавляя к событиям различные факты, которые укрепляли его суеверные ожидания, особенно характерные для подобных пациентов. Иными словами, пациент связывал то, что происходит с другими людьми со своими мыслительными способностями так, будто он может воздействовать на происходящее и управлять судьбами людей.
Следует отметить, что эти мысли всегда имеют враждебное содержание, из-за которого пациент страдает, испытывая сильное чувство вины особенно, когда что-то случалось с теми, о ком о только что плохо подумал. Фройд отмечает, что невротик, страдающий навязчивостью, может мучиться от чувства вины так сильно, как серийный убийца. Это мучительное чувство заставляет вести себя в отношении очень внимательно и педантично. Основу его составляют очень сильные и частые желания смерти, которые человек испытывает в отношении близких людей. Таким образом, всесилие мыслей и переоценка психических процессов по сравнению с реальностью имеют неограниченное влияние в аффективной жизни невротика навязчивости и во всех вытекающих из этого последствиях.
Первичные навязчивые действия при неврозе навязчивости - магические по своей природе. Это не колдовство, а это контрколдовство, которое защищает их ожидаемого несчастья, с которого обычно начинается невроз. Так, невроз навязчивых состояний приводит к тому, что человек создает внешние защиты от внутренних угрызений совести и препятствия для исполнения своих сексуальных желаний. А несчастья, которых они «ждут», это бессознательное пожелание смерти любимому лицу, которое стоит на пути исполнения запретного желания. Итогом этого «колдовства» становится замена запретного сексуального действия, которому они как можно точнее подражают.
Фройд отмечает, что история человеческих мировоззрений началась с анимистической фазы, которую сменила религиозная и завершила научная фаза. В этом плане судьба «всесилия мыслей» развивается согласно развитию этих фаз. На анимистической стадии человек приписывает все всемогущество самому себе, на религиозной – уступил его богам, но не отказался полностью, так как сохранил свое право управлять богами по своему желанию с помощью различных воздействий. В научном мировоззрении нет больше места для всесилия человека, он признался себе в своей незначительности и, разочаровавшись в себе, подчинил себя смерти, как и всем другим естественным необходимостям. Однако в доверии к могуществу человеческого духа, считающегося с законами действительности, еще жива некоторая часть первобытной веры в это всесилие.
Кроме того, Фройд связывает с нарциссизмом высокую оценку психических действий невротиков и первобытных людей и говорит о переоценке своих способностей влиять на окружающую действительность. Мышление первобытных людей и невротиков сексуализировано, откуда всплывает вера во всесилие мыслей (всемогущество), непоколебимая уверенность в возможность властвовать над миром и непонимание легкоустанавливаемых фактов, которые могли бы вразумить человека относительно его истинного места в мире. В конституции невротиков сохранилась, с одной стороны, значительная часть этой примитивной установки, с другой – происшедшее у них сексуальное вытеснение вызывает новую сексуализацию мыслительных процессов. Психические следствия должны быть в обоих случаях одинаковыми, как при первичном, так и при регрессивно направленном сосредоточении либидинозной энергии на мышлении, - интеллектуальный нарциссизм, всесилие мыслей. Всесилие мыслей сохранилось только в одной области – искусство. Здесь происходит то, что человек, который испытывает большое желание, достигает удовлетворения в создании произведения искусства, что становится чем-то похожим на удовлетворение и благодаря художественной иллюзии, вызывает такие аффективные воздействия, где такая игра воспринимается как нечто реальное.
Анимизм для первобытного человека был естественным, поскольку стал проекцией во внешний мир структурных отношений своей психики, где духи и демоны – это проекция его эмоциональных побуждений. Объекты, к которым он привязан, персонифицируются, населяя этими персонами мир и, находя во внешнем мире свои собственные внутренние психические процессы. Также проецируется сосуществование восприятия и воспоминания, иначе говоря, существование бессознательных психических процессов по соседству с сознательными.[3]
[1] Зигмунд Фрейд. Вопросы общества и происхождение религии/перевод на русский А.М. Боковикова – Москва ООО «Фирма СТД». - 287-445с.
[2] Инцесты./Под ред. Ж.Андре. Пер.с фр. – М.: Когито-Центр, 2017. - С.36-38
[3] Зигмунд Фрейд. Вопросы общества и происхождение религии/перевод на русский А.М. Боковикова – Москва ООО «Фирма СТД». - 287-445с.
Влечения и их судьбы (эссе по работе З. Фройда "Влечения и их судьба") Понятие «влечение» Trieb для Фройда носит условный характер. В своей работе «влечения и их судьбы» ученый исследует и показывает содержание этого понятия с различных позиций. Начиная свои размышления с физиологии, ученый пытается связать психический конструкт «влечения» с телесным содержанием на основе раздражения и рефлекторной дуги. Он сравнивает раздражение телесное, которое отводится от раздражителя по типу рефлекса вовне, удаляя нервное вещество из среды влияния раздражения, с раздражением психическим – влечением. Однако эти два понятия автор не отождествляет. Признаки влечения:- влечения происходят из источника раздражения внутри организма- влечение всегда постоянной силы, никогда не производит действие толчка- действует изнутри организма, от него невозможно убежать- раздражение влечения – это потребность, которую нужно удовлетворять- достижение удовлетворения может быть достигнуто только целесообразным адекватным изменением источника внутреннего раздражения. Причем, с одной стороны, если удовлетворение будет происходить путем бегства (мускульного действия) – тогда эти раздражения будут относиться к внешнему миру. С другой стороны, бегство может быть бесполезным, тогда удовлетворения не происходит и, мускульные действия оказываются недейственны, а напряжение сохраняется – эти раздражения касаются внутренней жизни – это доказательства потребностей влечений. Таким образом, бегство не помогает избавиться от действия влечения. При этом, Фройд указывает на основную функцию нервной системы, аналогично психической системе, которая заключается в том, чтобы низводить все раздражения к минимуму или совсем их устранять, справляясь с раздражениями. Причем, внутренние раздражения не могут быть просто устранены, как внешние. Для них требуется более сложная работа со сложными последовательными действиями, нежели мускульные. Эти действия изменяют внешний мир так, чтобы удовлетворить эти внутренние раздражения. Так, влечения становятся двигателем внешнего прогресса. Кроме того, представляют собой в какой-то мере осадки внешних раздражений, имеющих происхождение в процессе филогенеза и, вызвавшие изменения в живом веществе. Определяя концепцию «влечения», Фройд рассуждает об этом понятии, как стоящем на границе между телесным и психическим, являясь психическим представителем раздражений. Эти раздражения берут начало из внутренностей тела и проникают в психику, измеряя необходимую работу, которую должна проделать психика из-за ее связи с телесным. Напряжение влечения – это двигательный момент влечения, сумма силы – мера необходимой работы. Импульсивное напряжение – это суть влечений и главный их общий признак. Само влечение представляет собой известную долю активности. Если же говорить о пассивных влечениях, здесь имеется в виду, что у влечения есть пассивная цель. Цель влечения – это всегда удовлетворение путем устранения в источнике раздражения. Несмотря на одну конечную цель, пути, ведущие к этой цели, могут быть различны. Так, у одного влечения могут появляться разные промежуточные цели, которые могут комбинироваться друг с другом и заменять. Кроме того, есть влечения с задержкой в достижении цели, когда допускается какая-то часть удовлетворения влечения, а потом наступает задержка или отклонение от цели. С этими процессами связано частичное удовлетворение влечения. Объект влечения – объект, на котором или посредством которого достигается цель. Объект влечения – самый изменчивый элемент, который вначале не связан с влечением, но присоединяется к нему из-за возможности его удовлетворения. Этим объектом может стать как посторонний предмет, так и часть собственного тела. В течение жизни влечение эволюционирует и благодаря этому объект может меняться много раз. Таким образом, влечение способно перемещаться с одного объекта на другой. Кроме того, один объект может удовлетворять несколько влечений – в этом случае Фройд указывает на сплетение влечений. Тесную привязанность влечений к объекту ученый обозначает как фиксация. Она создается в очень раннем периоде развития влечений и останавливает его подвижность, так как фиксация не дает разделить влечение от объекта. Источник влечения – какой-либо соматический процесс в органе или части тела, раздражение, которое воплощается в психической жизни. Так, телесное происхождение влечения – это основной его признак. Психическое содержание влечения выражает его цель, которая показывает природу и характер этого влечения.Фройд предлагает рассматривать две основные группы влечений, исходя из двух групп невротических заболеваний – неврозов перенесения и нарциссических неврозов:
- Влечения Я или влечения самосохранения
- Сексуальные влечения
Характеризуя сексуальные влечения, ученый выделяет их основные особенности:-они многочисленны,-берут начало из разнообразных органических источников,-сначала действуют независимо друг от друга, далее объединяются в более поздний синтез,-цель – наслаждение органов, по завершению синтеза целью становится сохранение и продолжение рода, тогда эти влечения признают половыми,-при первом появлении они присоединяются к влечениям самосохранения, позже постепенно отделяясь от них,-объект находят, исходя из указаний влечений Я,-часть половых влечений навсегда остается присоединенной к влечениям Я, снабжая их либидинозными компонентами. Эти компоненты заметны при заболевании человека,-половые влечения способны замещать друг друга, легко меняют объект. Поэтому эти влечения могут проявляться в другой форме, нежели вначале, меняя цели с первоначальных на иные – сублимируясь.Фройд описывает сексуальные влечения и их судьбу благодаря психоаналитическому лечению пациентов с неврозами перенесения. В то время как суть влечений Я остается неизвестной. Так, автор выделяет 4 судьбы сексуальных влечений:
- Превращение в противоположное,
- Обращение на собственную личность,
- Вытеснение,
- Сублимирование.
Поскольку влечения никогда не проявляются прямо, то судьба влечений – это некое отражение, защита индивида против открытого их проявления.Превращение в противоположность имеет в основе два процесса: поворот влечения от активности к пассивности и превращение содержания в противоположное. Эти два разных процесса будут рассмотрены по отдельности. Превращение в противоположное – это противоположные пары: садизм и мазохизм, любовь к подглядыванию и эксгибиционизм. Превращение происходит за счет изменения целей влечения – активная (мучить, разглядывать) заменяется на пассивную (быть мучимым и разглядываемым).Превращение содержания в противоположное имеет место лишь в случае превращения любви в ненависть. Другая судьба – обращение против собственной личности находит смысл в аналогичных парах противоположностей: садизм становится мазохизмом, обращаясь на собственное Я, эксгибиционизм – это и рассматривание собственного тела. Так меняется объект влечения, а цель остается прежней. Поскольку в этих двух судьбах влечений есть нечто общее, рассмотрим подробнее пары противоположностей. Пара садизм – мазохизм: а) садизм – это проявление силы или насилия по отношении к другому лицу (объекту), б) от этого объекта отказываются, заменяя собой – вместе с обращением против себя меняется и цель влечения, становясь пассивной вместо активной, в) происходит поиск объекта, который должен взять на себя роль субъекта из-за изменившейся цели. Так садизм становится мазохизмом. Удовлетворение в таком случае происходит также, но с помощью другого лица. Ему предоставляется возможность осуществить садистское действие, хотя в фантазии пассивное Я стоит на прежнем месте. При этом, Фройд отмечает, что при неврозе навязчивых состояний превращение в противоположность касается только отказа от объекта, который заменяется собой. Желание мучить других превращается в самоистязание, наказание себя, но не в мазохизм. Активный глагол – в возвратный. Кроме того, садистическое влечение помимо унижения, стремится причинять боль, хотя боль не принимается в расчет. При этом, известно, что ощущение боли, как и другие неприятные ощущения, передаются половому возбуждению и вызывают состояние наслаждения, которое помогает смириться с болью. Боль стала мазохистической целью, обратным путем может развиться садистическая цель – причинение боли другому. Это позволяет наслаждаться болью другого, идентифицируя себя с ним. Конечно, наслаждение получают от полового возбуждения, не от боли, что удобно переживать садисту. Наслаждение болью – это первоначально мазохистическая цель, но целью влечения она становится только у первоначального садистического субъекта. Однако такое чувство, как сострадание, Фройд причисляет к реактивному образованию вместо обращения в противоположность при садизме. Что касается разглядывания и показывания себя, то здесь все происходит также, как и в предыдущем случае: а) разглядывание – форма активного действия - направлено на посторонний объект, б) отказ от объекта и обращение влечения на собственное тело, одновременно с этим поворот к пассивности – появление новой цели - быть разглядываемым, с) введение нового субъекта – показывание ему себя, чтобы быть разглядываемым. Так, активная цель появляется раньше пассивной. Отличие от садизма состоит в том, что вначале влечение к разглядыванию аутоэротично – объектом разглядывания является собственное тело. Позже происходит замена такого объекта на посторонний путем сравнения своего тела с телом другого. Интересно, что от такой предварительной аутоэротической фазы берут начало обе противоположности окончательной пары. И тогда, в зависимости от развития, Фройд предлагает такую схему влечения к разглядыванию/показыванию себя: а) разглядывать самому половой орган равносильно разглядывать самому собственный половой орган, б) разглядывать самому чужой объект (влечение к разглядыванию), в) быть разглядываемым посторонним в качестве собственного объекта (наслаждение при эксгибиционизме). Фройд отмечает, что превращение влечения путем поворота от активности к пассивности никогда не происходит полностью. Кроме того, активное и пассивное направление влечений сохраняется одновременно, независимо от их развития. Так, влечение к разглядыванию проходит все ступени развития - от аутоэротизма до активной и пассивной формы. Однако все эти формы влечения всегда сосуществуют вместе. При этом, все проявления влечений можно разложить на отдельные временные промежутки, где в каждый временной промежуток происходят толчки влечения, которые относятся друг к другу. И тогда первый порыв влечения протекает без изменений и не развивается. Следующий порыв изменяется сразу, как будто поворачиваясь в сторону пассивности, присоединяясь далее к первоначальному течению, сохраняя свой новый характер пассивности. Так, наблюдая развитие какого-либо влечения с зарождения и до определенного момента, можно увидеть картину определенного развития влечения. При этом, в определенный поздний период развития можно увидеть противоположное, то есть пассивное течение влечения, что показывает характер амбивалентности влечения. Амбивалетность влечений – это архаическое достояние от наших первобытных предков, у которых часть непревращенных активных импульсов была больше, чем в настоящее время. Анализируя нарциссизм, Фройд говорит о ранней стадии развития, где половые влечения удовлетворяются аутоэротически. Влечение к разглядыванию включает любовь к разглядыванию собственного тела, поэтому относится к нарциссизму и представляет собой нарциссическое образование. На этой фазе влечение развивается и становится активным, когда обращается к объекту разглядывания. Пассивное влечение к разглядыванию остается в регистре нарциссизма, поскольку держится нарциссического объекта. То же самое происходит с парой садизм-мазохизм. Превращение садизма в мазохизм – это также возврат к нарциссическому объекту. Однако нарциссический субъект в обеих парах заменяется на другое лицо путем идентификации. Ученый отмечает, если учитывать конструированную нарциссическую стадию развития садизма, тогда обе судьбы влечений будут зависеть от нарциссически организованного Я и последствий развития стадии нарциссизма. Кроме того, Фройд рассматривает лишь две пары сексуальных влечений, поскольку считает не доступными изучению другие сексуальные влечения, но характеризует их как аутоэротические, так как исчезновение объекта влечет за собой удовольствие от органа, откуда влечение и берет свое начало. При аутоэротических влечениях органический источник играет решающую роль, также как форма и функция органа имеет решающее значение при определении активности и пассивности влечения. Превращение влечения в его противоположность имеет место лишь при превращении любви в ненависть. Это пример амбивалентности чувств к одному и тому же объекту, где любовь и ненависть имеет связь между собой. В способности любить можно увидеть проявление всей силы сексуального влечения. Однако любовь может иметь три противоположности: любить – ненавидеть, любить – быть любимым, любить и ненавидеть вместе могут составить состояние равнодушия. Из этих пар противоположностей пара «любить – быть любимым» соответствует переходу от активности к пассивности, которую попросту можно свести к одной ситуации – страсти к разглядыванию, что означает любить самого себя, то есть нарциссизм. Если происходит замена субъекта или объекта, получается изменение ситуации с активной на пассивную, стремление любить заменяется на стремление быть любимым, которое характеризует нарциссизм. Приближаясь к пониманию любовного стремления, Фройд предлагает рассмотреть три противоположности: субъект (Я) – объект (внешний мир), удовольствие (наслаждение) – неудовольствие, активный – пассивный. Рассматривая первую полярность « субъект (Я) – объект (не-Я) отмечается, что невозможно успокоить влечения внешними действиями, особенно, если интеллектуальная деятельность заняла основное место, что становится способностью к исследованию внешнего мира, которая ничем другим не может быть заменена. Полярность «наслаждение – неудовольствие» связана с множеством ощущений, которые влияют на нашу волю и поступки. Противоположность «активный – пассивный» нельзя смешивать с парой «субъект - объект», поскольку Я пассивно относится к внешнему миру, когда получает от него раздражения и активно, когда отвечает на эти раздражения благодаря своим влечениям. Противоположность «активный-пассивный» позже сливается с противоположностью «мужской – женский». Причем спайка активности с мужественностью и пассивности с женственностью становится биологическим фактом. Все три полярности объединяются друг с другом, что имеет большое значение. В первичной психической ситуации сталкиваются две полярности. В начале психической жизни «Я», находясь во власти влечений, частично удовлетворяет их на себе – это состояние нарциссизма, а способ удовлетворения – аутоэротический. При этом, только часть сексуальных влечений может быть удовлетворена аутоэротически. Другая часть сексуальных влечений нуждается в объекте и, потребности влечений «Я» не удовлетворяются аутоэротически. Все это нарушает состояние удовольствия и направляет дальнейшее психическое развитие. При этом, состояния первичного нарциссизма может и не быть из-за частого переживания младенцем себя беспомощным. Таким образом, развитие первичного нарциссического состояния, где объект позволяет проявиться аутоэротизму и обеспечивает адекватный уход, не создавая ситуации беспомощности, готовит основу для дальнейшего психического развития. Внешний мир в этот период не привлекает интереса и безразличен к удовлетворению влечений, поскокльку Я (субъект) совпадает с тем, что дает наслаждение, а внешний мир – с безразличным или неприятным, как источником раздражения. Говоря о любви, на этой фазе развития «Я» не отличает себя от источников наслаждения, поэтому и любит все, что приносит ему наслаждение, считая, что это наслаждение «Я» дает себе само, а не кто-то извне. При этом, «Я» не нужен внешний мир, поскольку Я - аутоэротично. Однако «Я» все-таки получает объекты из внешнего мира из-за переживаний влечений к самосохранению, воспринимая какое-то время внутренние раздражения влечений как неприятные. Поэтому, находясь под влиянием принципа удовольствия, «Я» развивается и воспринимает внутрь предлагаемые объекты, так как они – источники наслаждения, интроецирует их в себя, а те, что не нравятся, вызывают внутренние раздражения, которые заставляют переживать неудовольствие – отталкивает от себя путем проекции вовне. Так, «Я» первоначально реальное, которое различает внутренне и внешнее, поскольку внешнее – безразлично, позже становится «Я» наслаждающимся, где наслаждение – главнее всего. Внешний мир делится на две части – ту, которая дает наслаждение и что он принимает в себя и остаток, чуждый «Я», который отделяет из собственного «Я» и отбрасывает вовне, ощущая его как враждебный. После такой перегруппировки восстанавливаются обе полярности: Я – с наслаждением, внешний мир – с неудовольствием (ранним безразличием). Вместе с проникновением объекта в фазу развития первичного нарциссизма, начинает развиваться ненависть – вторая противоположность любви. Поскольку объект привносится из внешнего мира влечениями к самосохранению, то ненависть выражает отношение к чужому, который передает раздражения внешнего мира. Так, безразличие предшествует ненависти, поскольку это ее специальная форма, потому что объект и внешнее были вначале идентичны. Когда объект доставляет наслаждение, то становится любимым вместе с «Я», сливаясь с ним. Исходя из логики наслаждающегося «Я», объект воспринимается чужим – ненавистным. Так, аналогично полярность «любовь – равнодушие» отражает полярность «Я – внешний мир», а «любовь - ненависть» воспроизводит полярность «удовольствие – неудовольствие», которая также связана с первой полярностью. После нарциссической фазы наступает объектная стадия, где пара «наслаждение – неудовольствие» означает отношение «Я» к объекту. Если объект – источник ощущения наслаждения, тогда это моторным путем приближает «Я» к объекту и сливает его с «Я», появляется притяжение, которое оказывает объект, дающий наслаждение. Тогда говорят, что любят этот объект. И наоборот, когда объект вызывает ощущения неудовольствия, тогда возникает стремление увеличить расстояние между объектом и «Я», что происходит за счет «отталкивания» и ненависти. Эта ненависть может в дальнейшем усиливаться и приводить к агрессивным действиям плоть до желания уничтожить его. Отношения любви и ненависти применимы только к отношениям всего «Я» к объектам. При этом, предметы, которые нужны для самосохранения не могут быть любимы, они лишь нравятся, приятны, то есть это ослабленная часть любви. Любить означает чистые отношения наслаждения «Я» к объекту, где «Я» фиксируется на сексуальных объектах и тех, которые удовлетворяют потребности сублимированных сексуальных влечений. При этом, любить – это значит выражать отношение к объекту любви с того момента, как начнется синтез всех частичных влечений сексуальности под приматом гениталий и в целях продолжения рода. В противоположность слову «любить», слово «ненависть» не имеет такой связи с сексуальностью и сексуальной функцией. Главное – отношение неприятного, неудовольствия. «Я» ненавидит, испытывает отвращение, преследует, чтобы разрушить объекты, которые стали неприятными, независимо от сексуального удовлетворения и потребностей самосохранения. Настоящие прообразы отношений ненависти происходят из борьбы за самосохранение и самоутверждение. Любовь и ненависть как противоположности возникли не из расщепления чего-то общего, а имеют различное происхождение и проходят каждый свое развитие до того, как были сформированы в противоположности согласно удовольствию – неудовольствию. Любовь происходит из способности «Я» аутоэротически удовлетворять часть своих влечений и наслаждаться от функции органов. Вначале такая любовь нарциссична, а потом переходит на объекты, где расширенное «Я» сливается с ними и выражает моторное стремление «Я» к этим источникам наслаждения – к объектам. Она тесно связывается с проявлениями поздних сексуальных влечений и после завершения их синтеза, полностью соединяется с сексуальным влечением. При этом, предварительные фазы любви повторяют переходные сексуальные цели сексуального влечения согласно этапам его развития. Первый этап развития сексуального влечения соответствует стремлению проглотить или съесть. Этот этап называется амбивалентным, поскольку связан с прекращением отдельного существования объекта. Более высокая ступень прегенитального развития – анально-садистическая – характеризуется приближением к объекту с помощью стремления к овладению, где неважно объект будет поврежден или уничтожен. И лишь при формировании генитальной организации любовь станет противоположностью ненависти. Как проявление отношения к объекту ненависть старше любви согласно первоначальному отстранению нарциссическим «Я» внешнего мира, который приносит раздражения. Сначала ненависть выражается в форме неудовольствия, которое вызывают внешние объекты. Здесь ненависть связана с влечениями самосохранения. Тогда между сексуальными влечениями и влечениями самосохранения легко могут образоваться отношения противоположности, повторяющие отношения между любовью и ненавистью. Если влечения Я имеют власть над сексуальными влечениями, как на анально-садистической стадии организации, тогда они придают цели влечения характер ненависти.Часто отношения к объекту амбивалентны, то есть к одному объекту испытывают и любовь и ненависть. Примесь ненависти в любви имеет свое происхождение: часть - от не полностью преодоленной предварительной стадии любви, отчасти – из реакций отклонения любви со стороны влечений «Я». Эти отклонения находят оправдания в реальных и актуальных мотивах, которые выражаются в частых конфликтах между интересами «Я» и любовью. При этом, примесь ненависти в обоих случаях берет начало из влечений к самосохранению. Если отношения любви заканчиваются, тогда на месте любви возникает ненависть, как будто любовь превращается в ненависть. Если ненависть возникает в связи с реальными причинами, тогда происходит регресс любви на анально-садистическую стадию развития и ненависть эротизируется и создается видимость нерушимости любовных отношений. Третья противоположность любви «любить – быть любимым» соответствует полярности «активность – пассивность», что означает наблюдение такой полярности в форме страсти к разглядыванию и садизма. Таким образом, судьба влечений состоит в том, что влечения подвергаются влиянию трех больших полярностей, властвующих в психической жизни. Их них Фройд называет пассивность – биологической, «Я» - внешний мир – реальной, наслаждение – неудовольствие – экономической полярностями[1].
[1] Зигмунд Фрейд. Основные психологические теории в психоанализе. Очерк истории психоанализа. Издательство «Алетейя СПб», 1999. – 125-151с.
Вытеснение (Эссе по работе З. Фройда "Вытеснение)
Вытеснение – это психический процесс, который лишает влечение активности. Так, при каком-то внутреннем стремлении возникает внутреннее сопротивление, которое мешает этому стремлению достичь цели. Фройд сравнивает этот процесс с внешним вытеснением, от которого можно убежать, но от внутреннего стремления убежать нельзя, как нельзя убежать от собственного «Я». При внутреннем стремлении вытеснение помогает избежать достижения удовлетворения путем осуждения – тогда происходит сознательный отказ от достижения цели. Но до осуждения есть предварительная стадия, которая помогает вытеснению осуществиться.
Процесс вытеснения связан с неудовольствием, которое вызывает удовлетворение влечения. Поэтому главным условием вытеснения является избегание неприятного чувства, которое вызывает достижение цели влечения. Причем существует обстоятельство, на которое указывает Фройд, при котором удовлетворение влечения вместо наслаждения вызывает неприятное чувство. При этом, ученый сравнивает действие влечения с болью от пораженного органа, который разрушается из-за болезни. Тогда при снятии боли, нельзя сказать, что удовлетворение влечения произошло. И, если раздражение влечением становится чем-то большим, чем это можно выдержать, невыносимым, тогда вытеснение невозможно. Однако, если удовлетворение влечения связано с наслаждением и неприятным чувством, тогда это чувство становится предпосылкой для вытеснения. В этом случае мотив неудовольствия становится больше, чем наслаждение от удовлетворения влечения.
Процесс вытеснения возможен лишь тогда, когда сознательная и бессознательная психическая жизнь резко разделяются. Тогда суть вытеснения состоит в том, чтобы удалить и устранить из сознательного какое-либо содержание влечения. Следует отметить, что отражением недопустимых побуждений, исходящих из влечений, могут стать видоизмененные формы влечений – превращение в противоположность и обращение против собственной личности.
Фройд выдвигает предположение, что вытеснение имеет две фазы – первичную и вторичную. Первая фаза – это недопущение в сознание психического представительства влечения (представления). С этим связана фиксация. Это представление остается неизменным и связанным с влечением. Вторая фаза – собственно вытеснение - вытесняются психические дериваты или ассоциативно связанные с представлением мысли. Собственно вытеснение проталкивает оставшуюся часть ассоциативно связанного содержания в бессознательное. Кроме того, то, что первично вытеснено, притягивает к себе путем ассоциаций все, что может быть хоть как-то связано. Таким образом, вытеснение достигает цели из-за того, что в психике всегда существует ранее вытесненное, готовое подхватить то, что отвергается сознанием. При этом, вытеснение лишь разрушает связь вытесненного с сознательным, но оставляет в бессознательном свободу сохраняться вытесненным представлениям, продолжать формироваться и дальше организовываться, создавать новые психические дериваты и образовывать новые ассоциативные связи. Например, в психоневрозах представление приобретает богатое содержание благодаря разрастанию и крайним формам выражения, раскрытие которых пугает пациента силой влечения. Хотя эта сила – результат развития безудержной фантазии и скопления энергии из-за отсутствия удовлетворения влечения.
Однако из сознания вытесняются не все дериваты первично вытесненного. Они могут свободно перемещаться благодаря искажению или из-за большого числа звеньев, соединенных между собой, первично связанных с влечением, но отдаленных от основного психического представления. Так, сознание отдаляет их от первично вытесненного. Психоанализ помогает пройти этому вытесненному через цензуру и дойти до сознания, несмотря на их искажение и отдаление. Такие мысли пациент высказывает на сеансе психоанализа, а психоаналитик благодаря этому содержанию восстанавливает смысл вытесненного первичного представления. Это может быть длинная цепь мыслей предшествующая комплексу мыслей, на который может натолкнуться пациент, проявляющийся так, что вытеснение возникает снова. Сами невротические симптомы – это продукты вытесненного, которые путем новообразований закрыли ему доступ в сознание. Поэтому нельзя сказать насколько глубоко может заходить вытеснение со своими искажениями и удалением от сознания.
Фройд выделяет два признака процесса вытеснения: индивидуальность и подвижность.
Индивидуальность состоит в том, что у каждого деривата вытесненного представления может быть разная участь в зависимости от степени искажения, которое тоже подвергается вытеснению. Тогда становится понятно происхождение ценных объектов и их идеалов - из-за их связи с восприятиями и переживаниями, а также с отвращением, поскольку вначале идеалы немногим отличаются от отвратительных объектов. Это обнаруживается при образовании фетиша. В этом случае первоначальное представление, связанное с влечением, распадается на две части. Одна часть идеализируется, а другая – вытесняется. Та, что идеализируется, нравится и сознательна.
Кроме того, Фройд замечает, что в психическом аппарате формируются такие психические приемы, у которых цель – вызвать изменения в игре психических сил, тогда неприятное чувство дает наслаждение и всегда при действии такого психического приема устраняется вытеснение какого-то связанного с влечением представления, отстраняемого от сознания. Такой механизм работает при остротах. Причем, в этом случае устранение вытеснения, временное, преходящее и вскоре восстанавливается. Это показывает новый признак вытеснения – подвижность. Для удержания вытесненного требуется много противодействующих сил, так как постоянно быть вытесненным этот материал быть не может, нужен новый акт вытеснения. Постоянно удерживать – это значит всегда быть в напряжении сил, а расслабление напряжения заставляет вытесненное прорваться. Что и происходит в сновидениях, где подвижность вытеснения находит свое выражение в психических признаках состояния сна. После пробуждения вытеснение восстанавливается.
Рассмотрим вытеснение представления или группы представлений, которые являются представителями влечения, наделяющего их психической энергией (либидо, интересом). Независимо от вытеснения, само влечение может находиться в самых различных состояниях: быть недейственным – это значит владеть небольшим количеством психической энергии, либо обладать энергией в разной степени, поэтому быть активным. Переход в активное состояние – это не значит, что вытеснение перестало действовать. Активность влечения приводит в движение психические процессы, которые помогают влечению проникнуть в сознание обходным путем. Это зависит от количества энергии, которым обладает бессознательное представление, которое может привести к конфликту. Если продукт бессознательного представления обладает малым количеством энергии, тогда он остается неизменным, поскольку для возникновения конфликта большое значение имеет увеличение количества энергии. Как только неприемлемое сознанию представление усиливается сверх меры, тогда конфликт становится активным и влечет за собой вытеснение. Уменьшение и увеличение количества энергии действует аналогично отдалению и приближению от бессознательного или искажению содержания. Так вытесняющие тенденции удовлетворяются за счет ослабления неприятного вместо его вытеснения, поскольку на само вытеснение требуется больше работы – психической энергии. Результат вытеснения представления такой:
- неприятное представление может быть полностью удалено от сознания, если оно раньше было сознательным,
- неприятное представление удерживается вдали от сознания, если готово было стать осознанным.
Кроме вытеснения представления, этому процессу подвергается другой психический коррелят влечения – аффект (квант энергии). Он соответствует влечению, так как отделился от представления и любое его количество может присоединиться к процессам, которые воспринимаются как аффекты.
Результат вытеснения аффекта может быть таким:
1. аффект полностью подавляется и никак не проявляется,
2. аффект проявляется как качественно окрашенный,
3. аффект превращается в страх.
Как было сказано выше, мотив и цель вытеснения – избегание неприятного. Поэтому вытеснение аффекта важнее, чем вытеснение представления, так как это решающий момент в процессе вытеснения. Если вытеснение не помогает избежать неприятного или страха, то оно неудачно, даже при вытесненном представлении. Если говорить о вытеснении представления, то здесь происходит замена вытесненного замещающим образованием.
Рассмотрим процесс формирования замещающего образования. Репрезентация (представление) неприемлемого желания вытеснена в бессознательное. Согласно принципу удовольствия возникает недостаточность, которую Я пытается заполнить двойной компенсаторной операцией: с одной стороны – внести замещающее удовольствие, с другой – устроить так, чтобы замещающая сознательная репрезентация, благодаря ассоциативной игре идей каким-то образом соответствовала запретному удовольствию, не проявляясь при этом отчетливо. Например, мистический транс как вариант сексуального оргазма. В этом случае отсутствие сексуального связывается с любовным и физическим экстазом, ведь сам аффект идентичен в обоих случаях. Так замещающее образование становится одним из вариантов возвращения вытесненного. При этом, замещающее образование работает и в обратном направлении из-за неспособности к интеграции и регулированию сексуальных влечений, поскольку здесь есть определенный уровень аффективной незрелости, которая связана с нарциссической несостоятельностью. Тогда субъект действует в регистре защит самости и старается замаскировать поверхностной заместительной псевдосексуальностью объектную и сексуальную несостоятельность. Так, он пытается упрочить свою нарциссическую несостоятельность по отношению к реальности.[1]
Фройд говорит о варианте возвращения вытесненного через образование симптомов. Однако он обращает внимание, на то, что:
1. Механизм вытеснения отличается от механизма формирования замещающего образования,
2. Существуют различные механизмы замещающего образования,
3. Механизмы вытеснения обладают общим свойством – отнимают связанную энергию (либидо), если дело касается сексуальных влечений.
Действие механизма вытеснения и замещающего образования можно показать на примерах клинических случаев истерии страха и невроза навязчивых состояний.
При истерии страха либидинозное отношение к отцу и страх перед ним представляет собой влечение, которое вытесняется. Отношение вытесняется и, отец уже не является объектом либидо. Вместо отца избирается подходящее животное, которое можно бояться. Замещающее образование возникло из-за сдвига вдоль ассоциативной связи представлений, взаимосвязанным определенным образом. Количественная часть – аффективная сторона влечения превратился в страх. В результате появился страх перед волком вместо любовных притязаний к отцу. При этом, такое вытеснение, когда заменяется страх одного объекта на другой, неудачно, поскольку неприятное чувство – страх – остался, а вытеснив лишь представление, избежать неудовольствия не удалось. Поэтому невроз продолжает развиваться, чтобы добиться цели. Последующее образование фобии помогает развить множество действий, которые исключают появление страха.
При конверсионной истерии аффект может полностью исчезнуть, возникает «прекрасное равнодушие», как назвал Шарко. Иногда полностью подавить аффект невозможно, тогда какая-то часть мучительных ощущений связывается с симптомами, а страх остается, так как помогает образовать фобию. Содержание представления, связанного с влечением, полностью вытесняется. Формируется замещающее образование и симптомы, которые выражаются в сильной, а в крайних случаях, соматической иннервации – двигательной или чувствительной, проявляющейся в виде возбуждения и заторможенности. Место с повышенной иннервацией – это и есть выражение части вытесненного психического коррелята влечения, которое путем сгущения собрало и впитало в себя всю энергию. Как описано выше, вытеснение психического содержания влечения при конверсионной истерии является неудачным, поскольку образует обширную сеть симптомов и замещающих образований. Вытеснение аффекта в этом случае достигает своей конечной цели – уничтожается, полностью устраняясь из сознания. Таким образом, процесс вытеснения при конверсионной истерии завершается образованием симптома.
При неврозе навязчивых состояний мы наблюдаем другой исход вытеснения. Невроз навязчивости предполагает, что сначала происходит регрессия, из-за которой нежное стремление регрессирует до садистического. Тогда враждебный импульс, направленный на отца, вытесняется. Сначала вытеснение удачно действует: содержание представления, связанного с влечением, отвергается, а аффект уничтожается. Замещающее образование изменяет Я, повышает чувствительность совести, но это не симптом. Образование замещения и симптома различно. Механизм вытеснения работает по-другому: отнимает либидо от объекта путем формирования реактивного образования для усиления противоположного чувства. Речь идет о противозагрузке в виде разрешенного распределения энергии влечения, изъятой из запретных репрезентаций, где заботливость может стать реактивным образованием враждебных репрезентаций, требовательность к чистоте – реактивное образование против желания загрязнения[2]. Замещающее образование в неврозе навязчивых состояний формируется по принципу вытеснения. Весь процесс здесь возможен благодаря амбивалентному отношению, в которое вступил подвергшийся вытеснению садистический импульс. И, если вначале вытеснение удачно, то позже проявляется его неудача. Амбивалентность, допустившая образование реакции, это место, где вытесненному удается вернуться в сознание. Тогда вытесненный аффект возвращается, превращаясь в социальный страх, в боязливую совестливость, в бесцельные упреки. Вытесненное представление меняется при помощи замещения путем сдвига, перемещается на незначительное, равнодушное. Часто вытесненное представление возвращается полностью. Неудачное вытеснение количества аффекта приводит к тому, что происходит бегство путем запретов и обходов как при фобиях. Однако устранение представления от сознания сохраняется, так как это позволяет удержаться от действий и сковать силу импульса. Так, работы вытеснения при неврозе навязчивых состояний превращает жизнь пациента в бесцельную и бесконечную борьбу.[3]
[1] Патопсихология. Психоаналитический подход: Теория и клиника//Учеб.пособие для судентов вузов/Под ред. Ж.Бержере; Пер. с фр. научн.ред. А.Ш. Тхостова. – М.: Аспект Пресс, 2008. – с.129.
[2]Патопсихология. Психоаналитический подход: Теория и клиника// Учеб.пособие для студентов вузов/Под ред. Ж.Бержере; Пер. с фр. научн.ред. А.Ш. Тхостова. – М.: Аспект Пресс, 2008. – с.128.
[3]Зигмунд Фрейд. Основные психологические теории в психоанализе. Очерк истории психоанализа. Издательство «Алетейя СПб», 1999. – с.109-125
Психика человека в свете психоанализаПсихоанализ представляет собой метод глубинной психологии – того, что стоит за сознанием человека - что не осознается. Это сила, которая «ведет» нас в жизни и часто можно услышать такие фразы: «не знаю, почему я так сделал, как будто что-то заставило, это было сильнее меня и т.д.…» - все это объясняет мысли, поступки, не поддающиеся объяснению. Причем в психоанализе есть основа, посредством которой происходит понимание личности, которая представлена психическим аппаратом человека, включающее Оно, Я и Сверх-Я. На первом месте стоит Оно – берет начало из физиологии, потребностей, инстинктов самосохранения и самореализации, захватывает всю область сексуальности. На втором месте находится Я – часть, которую мы показываем людям, находится в согласии с моралью и обществом. Третье место занимает Сверх-Я, которое воплощает интимную мораль человека и его судью. Фраза «я больше не могу, это сильнее меня» демонстрирует бессознательное - Оно (силу, которую человек не осознает), а также напряжение, которое вызывает эта сила в связи с тем, что человек что-то терпит, а это показывает начало развития внутреннего конфликта. Таким образом, две силы Я и Оно сталкиваются и, в результате появляется ощущение напряжения. С одной стороны, Я слишком сурово по отношению к сильному Оно, с другой стороны - Я оказывается сдавленным Оно, вследствие чего возникает страдание Я, которое может проявляться в виде физических или психологических симптомов. Изучение механизмов психологии показывает, что функционирование нашего тела вызывает формирование потока потребностей и инстинктов (влечений). Этот поток З.Фрейд назвал либидо. Для человека либидо представляет собой сильнейший жизненный порыв, который влечет реализовать собственный человеческий тип и реально воплотить себя в материальном и духовном плане, то есть то, о чем человек мечтает, (духовный план) и, что воплощает в жизнь (материальный план). Вот почему многие люди, которые отказались от своих помыслов в юности, в зрелом возрасте жалеют о том, что не смогли осуществить свою мечту и свой жизненный порыв, рационально объясняя, что можно устроиться в жизни лучше и отказывались от своей затеи. Таким образом, либидо можно назвать творческим порывом, который движет человеком всю жизнь. Говоря о человеке, нельзя упускать из виду природную сексуальность. Причем сексуальность не стоит понимать только в прямом смысле слова, она «является в природе естественным проявлением креативности» так как у человека креативность берет начало в физиологических влечениях. Это такая же сила, которая «движет» человеком во всех направлениях творческой плодовитости: стремление к сексуальной цели, а также к высшей духовной цели и эмоционально-чувственных проявлениях (плодах творчества). Поэтому важно понимать, что человек, который подавляет такую силу в каком-либо направлении, закрывает возможность реализации собственного потенциала, который есть изначально в каждом из нас. Причем все, что может помешать проявлению различного рода активности - критика и непринятие физических, духовных порывов, смелости мышечной активности, проявление любопытства и т.д. в детском возрасте, а особенно по достижению возраста генитальной сексуальности (12 лет) отразится во взрослом возрасте на творческом развитии мужчины или женщины. Такие проявления человека регулируются принципом удовольствия/неудовольствия. Как любое живое существо человек ориентирован на то, что приносит удовольствие, хорошее или лучшее самочувствие, в результате чего он становится упорным в достижении чего-то, что, может быть не сразу, а потом принесет ему удовольствие. Если что-то вызывает неудовольствие, то человек отворачивается от этого, отказываясь от привлекательной для него деятельности. В психоанализе также существует термин сублимация – это так называемое направление либидо на достижение отдаленных целей человека, когда инстинкты поставлены на службу творчества и появлению плодов этого творчества. Таким образом, все достижения нашей цивилизации носят характер сублимированной энергии либидо.О сновиденияхСновидение – это способ психической переработки, который имеет скрытое (зашифрованное) или почти явное исполнение желание сновидца. Само сновидение – это как картина абстракционизма или как фильм, где каждая деталь имеет свой символ и значение в отдельности, что складывается в общую картину и имеет свой единый смысл. Расшифровка сновидения называется толкованием. А символизация в сновидении необходима из-за цензуры, которой подвергается содержание сновидения. Действие цензуры мы можем видеть на примере того, что, не успев проснуться, буквально сразу начинаем забывать увиденное во сне или неосознанно заменять увиденное другими деталями. Если верно растолковать сновидение, увидеть в нем скрытый за явным содержанием смысл, появляется возможность познать частичку своего внутреннего мира, встретиться со своим желанием. При этом, в детстве сновидения имеют свою особенность – они содержат прямое исполнение желания. Например, ребенок, который днем был на диете из-за несварения, может видеть во сне пирожки или что-то, чего бы он очень хотел покушать. Главное же в сновидении – сохранить сон и дать человеку отдых. Обычно в сновидении есть связь с дневными остатками – впечатлениями, которые были пережиты в течение предыдущего дня. Отмечу, что сновидение не имеет ничего общего с тем, что предсказывает будущее, поскольку это лишь индивидуальный психический материал, который прорабатывается, чтобы человек продолжал жить нормальной душевной жизнью, чтобы все пережитое недавно или давно было приведено в такое состояние, которое не будет вызывать тревогу. Однако, скрытое желание, которое содержит сновидение, может быть исполнено в реальности. Как известно, многие люди видят красочные или черно-белые сны, кто-то видит много снов или небольшие отрывочные сновидения. В любом случае, это говорит о том, что психика человека хорошо справляется со своей функцией. Бывает так, что человеку снится один и тот же сон, даже кошмары. Может быть так, что человек просыпается от того, что приснился кошмар. Это означает, что какое-то событие в жизни было травматичным, пытается подвергнуться психической проработке. И, хотя здесь мы наблюдаем сбой в главной функции сновидения – сохранить сон, но это означает, что травматичное пытается маленькими частями быть переработанным психически. Однако есть две серьезные ситуации, заслуживающие внимания – они говорят нам о проблемах в работе психического аппарата. Первая - когда человек вообще не видит сны или перестает их видеть. Это неспособность психического аппарата справляться с тем, что накопилось и велика вероятность какого-либо тяжелого соматического заболевания в дальнейшем. При этом, человек может и не чувствовать никаких проблем и говорить, что все у него хорошо, но это признак негатива – стирания работы психической жизни, опасное для жизни состояние. Вторая ситуация - когда человек не может заснуть или вообще не спит ночами. Тогда мы имеем в виду такой сбой в работе психики, где тревога или что-то вроде навязчивых мыслей, сомнений или чего-то еще мешает заснуть, не дает расслабиться, заставляя держать напряжение. В большинстве своем такое состояние изматывает, мешает работать и нормально жить, приводя к психическому истощению. О первичном нарциссизмеМы знаем, что каждому человеку необходимо здоровое чувство уважения и любви к себе, которое помогает сохранить жизнь, приумножить достаток, полюбить другого и добиться разных целей. Откуда взять нарциссическую подпитку и как не потерять уважение и любовь к себе – это вопрос, который волнует многих на сегодняшний день. Нарциссизм условно можно разделить на первичный и вторичный. Первичный нарциссизм связан с самоуважением, это та любовь к себе, без которой невозможно жить. Величина первичного нарциссизма зависит от любви и ухода первичного окружения младенца. Это то, какие представления есть о ребенке у его родителей, как о нем говорят, любовь и слова, направленные в уход за младенцем и забота, которая необходима в самые ранние годы жизни. Все это складывается с первых дней из восторгов мамы, любви папы к маме, из той любви, которой окружен младенец. Это та атмосфера, в которой нуждается младенец в ранние годы, потому что человеческий детеныш беспомощен и зависим от родителей, их ухода, заботы и помощи во взрослении. Однако не всегда жизнь пары после рождения младенца складывается в гармонии, а родители не всегда в состоянии дать то, в чем так нуждается их ребенок. Например, может так сложиться, что отношения в паре конфликтны, либо мать рожает и воспитывает ребенка одна, либо ребенка рожают, чтобы решить проблемы в отношениях, либо предыдущий ребенок умер, а новорожденный стал его заместителем, либо родители страдают депрессией и т.д. При таком развитии событий велика вероятность нехватки нарциссизма или его избытка из-за чрезмерной любви матери, особенно, когда отсутствует ее партнер. В этих случаях первичный нарциссизм может «утекать» при нарциссических ранах – это значит, что любое унижение, оскорбление, неудачи либо чрезмерной опеки «запускает» процесс «утечки» первичного нарциссизма уже с раннего детского возраста. Кроме того, если ребенок очень быстро становится самостоятельным, что может радовать родителей, а малыш наслаждается этим: что он так рано стал взрослым – начал рано ходить, научился рано кушать, самостоятельно одеваться и т.д., тогда развивается вторичный нарциссизм. Причем, если ребенок слишком рано развивается, то это не значит, что все хорошо. Это говорит о том, что он вынужден что-то делать слишком рано. В этом случае формируется так называемое ложное Я, которое необходимо ребенку, а потом уже и взрослому, чтобы на него не кричали, потому что крик – это тоже насилие, чтобы он не подвергался насмешкам, оскорблениям, унижениям и т.п. Ложное Я скрывает настоящее Я, которое развивается в таком случае очень медленно, может быть очень хрупким и недостаточным. И, взрослея, такие дети хорошо учатся, хорошо себя ведут, все время что-то делают для других людей, они радуют своими достижениями своих родителей с самого детства, а потом и всю жизнь. Став взрослыми, они ведут себя так: «я все могу», «я сам себя сделал», «я всего добьюсь», «мне никто не нужен», «мне ничья помощь не нужна» и т.п. Часто это одинокие люди – мужчины и женщины, очень успешные, которые рожают детей, растят их одни, как будто могут делать это и без мужчин и др. Так, чем меньше первичного нарциссизма, тем больше формируется вторичного нарциссизма, который как будто демонстрирует успешность в решении жизненных трудностей, но в глубине обнаруживает нехватку первичной любви, заботы и уважения к младенцу и его потребностям. В своей статье «Формы выражения женского комплекса кастрации» Карл Абрахам описывает некоторые случаи из психоаналитической практики. Одна пациентка увидела во сне себя и других женщин, носящей огромный пенис, украденный ими у животного. Это напоминает невротические импульсы к краже – клептомании, где ребенок чувствует себя обделенным, обойденным подарками либо еще как-то ущемленным в удовлетворении своего либидо. Для замены упущенному удовольствию он создает себе заменяющее удовольствие и одновременно мстит тем, кто совершил по отношению к нему мнимую несправедливость. Эти же импульсы насильно завладеть неполученным «подарком» имеют место в бессознательном пациенток Абрахама. Важный невротический симптом - вагинизм, который служит вытесненным фантазиям о кастрации. Его тенденция складывается из двух составляющих – предотвратить проникновение пениса и не выпускать его в случае проникновения – удержать и так «кастрировать» мужчину. В этом случае фантазия содержит кражу члена у мужчины и присвоение его себе. Пациентка Абрахама, которая рассказала ему о сновидении о шприце с морфием в начале своего брака демонстрировала сложную форму неприятия мужчины. Она страдала истерической аддукционной контрактурой бедра, которая проявлялась при каждом приближении мужа. После устранения этого симптома появился новый – высокая степень вагинизма, которая прошла в процессе психоанализа. Либидо этой пациентки было сильно фиксировано на отце, а перед замужеством она увидела сновидение, в котором ее отца переехали и он потерял ногу и все свои возможности – идея кастрации нашла свое выражение в ноге и возможностях. Переезд – один из самых частых символов кастрации. Один из пациентов Абрахама, «тотемом» которого был пес, видел сновидение о переезде собаки с потерей ее ноги. Тот же символ видим в фобии, которая относится туда, где мужчину могут переехать и лишить ноги или руки. Одна из пациенток Абрахама была подвержена этому страху в отношении к разным мужчинам ее семьи. Кроме того, Абрахам в годы войны обратил внимание на женщин, испытывающих особый эротический интерес к мужчинам, потерявшим руку или ногу из-за ампутации или несчастного случая. Таким женщины отличались особо явным чувством обойденности, а их либидо легче признает покалеченного мужчину, чем мужчину, сохранившего все части тела. Они чувствуют родство с искалеченным и видят в нем товарища по несчастью, поэтому нет нужды с ненавистью отвергать его как здорового человека. Сюда относятся и симпатия некоторых женщин к еврейским мужчинам, так как обрезание ощущается как минимум парциальная кастрация и разрешает им перенос либидо на мужчину. Известны случаи, где смешанный брак заключался пациенткой из такого, хотя и неосознанного, мотива. Сюда относится интерес к мужчинам, получивших какие-либо телесные повреждения и утративших мужское превосходство. Карл Абрахам отмечает, что женщины, на которых влияет или жизнью которых управляет комплекс кастрации в значительной мере – сознательно или бессознательно – «пересаживают комплекс кастрации на своих детей». Эта женщина влияет на психосексуальное развитие своей дочери так, что устными выражениями с ранних лет принижает женскую сексуальность. Или бессознательно дает почувствовать дочери свое неприятие мужчины, что имеет более продолжительное действие, так как подрывает гетеросексуальность подрастающей девочки. С другой стороны, прямой способ принижения может вызвать форменные шоковые воздействия, такие как слова матери, сказанные ею при вступлении дочери в брак: «То, что начинается сейчас, отвратительно!» Особо следует отметить невротичных женщин либидо которых сместилось с генитальной зоны на анальную, выражающих свое отвращение перед мужским телом в такой или подобной форме. Эти женщины не осознают последствий своих поступков, оказывая сомнительное воздействие на сыновей. Мать с такой неприемлющей установкой повреждают нарциссизм мальчика, так как мальчик в раннем возрасте гордится своими гениталиями, старается продемонстрировать их матери в ожидании восхищенного интереса. Вскоре он замечает, что мать демонстративно избегает вида гениталий мальчика, даже если не выражает этого словами. Очень часто такие женщины обосновывают запрет онанизма отвратительностью такого прикосновения. Одновременно с этим эти женщины склонны ласкать ягодицы ребенка, часто повторяя слово «попа» или, заставляя произносить это слово, а также обращают преувеличенный интерес на испражнение. В таком случае мальчик вынужден изменить ориентацию своего либидо. Либо оно транспонируется на анальную зону с генитальной, либо мальчика тянет к собственному полу – в первую очередь к отцу, чувствуя общую связь с ним, и одновременно превращается в женоненавистника, который позже станет сверхостро критиковать слабости женского пола. Это хроническое воздействие комплекса кастрации матери, по мнению Абрахама, как причина возникновения страха кастрации у мальчика имеет большее значение, чем время от времени высказываемые угрозы кастрации, что подтверждается многими анализами невротиков мужского пола. Анальная эротика матери – самый первый и самый опасный враг психосексуального развития детей, поскольку дети в большей степени подвержены влиянию матери в ранние годы, чем отца. Абрахам отмечает, что освобождение от искажений психосексуальности, от бремени комплекса кастрации создает условия для предотвращения невроза у следующего поколения детей. Поэтому психоаналитическая деятельность – тихая, малопризнанная, тем сильнее окружена врагами работа, но ее воздействие не просто на индивида, но и на его потомство – цель, достойная многих усилий. О реакциях на потерюСуществует два вида ответа на ситуацию потери – паталогическая (меланхолия и депрессия) и нормальное горе. Горе – это нормальное состояние человека, который столкнулся с потерей, которое проживается, оплакивается, в результате такой психической работы остается память о человеке или о том, что было потеряно, утрачено. Депрессия, в отличие от горя, сложное психическое состояние, паталогическая реакция (состояние) человека, который кого-то, что-то потерял. Несмотря на то, что элементы депрессивности присутствуют и в процессе проживания горя (человек винит себя в случившемся), но это состояние проходит и, в конечном итоге, человек «отпускает» утрату. В случае депрессии, особенно меланхолии – это тяжелое психическое состояние остается и переживается постоянно, хотя и может носить скрытый характер в виде соматических проявлений, а также наблюдаться в некоторых идеях виновности относительно себя или других. Тяжесть психического состояния переживания потери зависит от характера потери, так как они могут быть двух видов - объектными и нарциссическими, либо объектными и нарциссическими одновременно. Объектная потеря связана с объектом – потерей любимого, близкого, дорогого человека. Нарциссическая потеря связана с потерей чего-то в себе или для себя, что поддерживало нарциссизм (самоуважение). Так, например, нарциссическая потеря может быть связана с потерей смысла, сменой системы ценностей, идеала и т.д. Одновременно нарциссическая и объектная потеря могут быть связаны с потерей дружбы уважаемого лица, измены (как такое могло случиться со мной?), престижной работы, должности и др. Депрессия – это психическое паталогическое состояние, которое включает в себя клиническую картину, демонстрирующую клинические проявления (симптомы). Обычно это триада симптомов: пониженное настроение, замедленная речь, замедленное мышление и сопровождается все это идеями самоуничижения – «я – плохой, я сделал не достаточно, чтобы этого не было», «я плохо заботился» и т.п. Каждая депрессия сопровождается и телесными проявлениями, такими как, сердцебиения, неприятные ощущения в области сердца, запоры. Метаболизм, то есть обмен веществ, затормаживается, поэтому люди в состоянии депрессии часто набирают лишний вес, а кроме того, используют алкоголь, наркотики, еду для попытки справиться с таким тяжелым состоянием, что временно приносит облегчение, но со временем наносит вред организму в целом. Кроме того, близким людям находиться рядом с депрессивным человеком становится психологически сложно из-за его идей самобичевания, обвинения других, а также плохой переносимости депрессивным человеком хороших событий в жизни других людей, поскольку у них подавлена способность радоваться и, тем более, разделять радость других. О последствиях инцеста.В своем «Клиническом дневнике» Шандор Ференци описывает состояние после совращения ребенка в раннем возрасте как адаптирующееся перед сложной задачей путем полной идентификации с агрессором. Поведение взрослого человека (молчание, отрицание, тревожное поведение), который обладает властью после совершения такого акта в отношении ребенка, добавляется к угрозам в адрес ребенка и создает условия для осознания им (ребенком) вины и его (ребенка) соучастия в произошедшем. Немаловажный вклад в чувство вины, которое характерно для постсексуальной реакции, может быть то обстоятельство, что гениталии ребенка обладают свойством реагировать на их стимуляцию чувствами телесного удовольствия. То удовольствие, которое испытывается в сексуальном процессе и, которое ребенок не в состоянии отрицать, вызывает склонность чувствовать себя ответственным или соучастником таких событий жизни. Кроме того, фактору вины способствует то, что ребенок безобидно кокетливо ведет себя, показывая себя, прикасаясь и т.д., в конечном итоге, воспринимая себя соблазнителем взрослых и совсем не ожидая реальных сексуальных отношений с этим взрослым. Тогда в происходит ужасный конфликт между реакцией органа, который характеризуется удовольствием, и психической защитой. В таком случае эта сцена совращения может быть регрессивно закрыта, например, рвотой или может быть использована истерическая конверсия для избегания еще более сильного неудовольствия от сознательного психического переживания произошедшего. Такая истерия составляет основу всех шоковых неврозов, хотя позже может перекрываться обсессивно-невротическими или параноидными психотическими симптомами как и определенными чертами характера. Об исцелении«Когнитивная и поведенческая терапия избавили пациента от симптома, туннели уже пугали его меньше, и он опять мог, проявив дерзость и бросившись в авантюру, ездить два раза в неделю Евростаром, преодолевая «несколько миль под водой». Однако диффузная тревога сохранилась, его беспокоят «черные ночи», и если прежде он спал как младенец, в настоящее время появились проблемы со сном. Тревога – мигрирующий аффект; если закрывается один туннель, она идет окольным путем, часто по старой дорожке, которая считалась дезаффектированной.Если исцеление является «побочным приобретением» (Фрейд) психоаналитического процесса, это не потому, что им пренебрегли или к нему подошли поверхностно, а потому, что опыт показывает, что фокусирование на устранение симптомов ведет к простому смещению тревоги, когда итог не является обратным желаемому результату. Речь идет либо о бегстве в болезнь: больной неврозом любит больше свой невроз, чем себя, а боль, вызванная симптомом, маскирует тайное удовольствие, от которого никто и не думает отказываться, либо о бегстве в исцеление: как только симптом исчезает, психе закрывается для любой попытки дополнительного исследования…» из книги Жака Андре «Сто слов психоанализа»О кадре/сеттинге«Испытание неизвестным», погружение в незнакомое – вот что такое психоанализ; мы начинаем его не для того, чтобы высказаться, чтобы «все сказать» или чтобы говорить о том, о чем «не хочется говорить», а чтобы говорить о том, что нам самим неизвестно, эта авантюра возможна лишь в той степени, в какой мы уверены, что твердо стоим на земле хотя бы одной ногой. Это движение относительно, психоанализ может иметь смысл, лишь если он связан с чем-то фиксированным. Одно и то же количество сеансов, их одинаковая продолжительность, одни и те условия освещения, отопления, одинаковая стоимость сеансов, одинаковое отношение аналитика и когда пациент его восхваляет, и когда оскорбляет…инаковость бессознательного может выражаться лишь на фоне постоянства и идентичности, на фоне «кадра». Слово не самое удачное, слишком много прямолинейности, смешивающей идентичность с ригидностью. Даже если эта строгость благотворна, то в случае, например, землетрясения, она не должна оставаться самоцелью. Английское слово «setting» и его производное «site» (Федида) выражают более тонко то же самое. «Кадр» не ограничивается отдельными условиями договора (время, деньги и пр.), он намечает границы порядка, «диспозитива» (Фуко). Даже если границы, пределы, которые обозначает кадр, являются условиями для проведения анализа, это не значит, что мы точно знаем, где проходят эти границы. Так, Луи, пациент, который не выносит, когда на веревке рядом сушатся два непарных носка, заметил в библиотеке книгу, лежащую в перевернутом виде. «Это сделано специально, для того, чтобы раздражать пациентов?» Каждый пациент интерпретирует кадр по-своему в зависимости от своего фантазма или от своей тревоги. СЕттинг олицетворяет Я, сочетается с его формой, вместе они составляют суть границ. Когда граница четко очерчена, когда Я не тревожится по поводу своего единства и целостности, кадр кажется незаметным, подобно фундаменту добротно построенного здания. Если же граница хрупкая, шаткая, оспаривается или попирается, то кадр, если он сакрализован или атакован и рискует разрушиться, сам кадр становится объектом и местом анализа. Для Елены, которая внутри себя не располагала тем, что дает ощущение непрерывности собственного существования, лежащее в основе чувства идентичности, первым признаком выздоровления было то, что она обнаружила, к своему большому удивлению, что после летних каникул ей уже не надо было вновь записываться ко мне на прием. Она обнаружила, что ее сеансы проходили в одни и те же дни недели, в одно и то же время. Бывает, что на фоне отчаяния единственное, что может предложить аналитик, - это точность и пунктуальность (Винникот)» /Жак Андре «Сто слов психоанализа» Стыд:"Невиновность является противоположностью виновности, а надменность - обратной стороной стыда. Виновность подчеркивает ошибку, преступление; стыд подчеркивает оскорбление, нанесенное Я. Стыдливый человек - это униженный Нарцисс, человек, который считал, что находится в безопасности и который вдруг обнаруживает себя обнаженныйм. Виновный может получить прощение, искупить вину, возместить ущерб, но можно ли представить, чтобы в один прекрасный день стыд оказался полностью "исчерпанным"? Стыд отражается на лице, стыдливый теряет свое лицо, стыду остается лишь исчезнуть, создать условия, чтобы о нем забыли. Такое исчезновение, безусловно, чаще происходит из-за расщепления Я, чем из-за вытеснения, защищающего каждого из нас от пережитого ранее стыда. В обществах, где люди живут, находясь под угрозой стыда, чем под угрозой виновности, стыд играет регуляторную роль - в Антильских обществах говорят: "Избегайте публичного оскорбления!", но это происходит ценой усиления персекуторных чувств. "Грубый голос", осуждающий виновного, брызжет из-за кулис внутренней сцены, а глаз, видящий выставленного на посмешище, царит на социальной сцене". /Жак Андре «Сто слов психоанализа»Лу-Андреас Саломе "Мысли о проблемах любви":"В любви каждого из нас охватывает влечение к чему-то иному, непохожему; это новое может быть предугаданным нами и страстно желанным, но никогда не осуществимым. Поэтому постоянно опасаются конца любовного опьянения, того момента, когда два человека слишком хорошо узнают друг друга — и исчезнет это последнее притяжение новизны. Начало же любовного опьянения связано с чем-то неизведанным, волнующим, притягательным; это озарение особенно волнующее, глубоко наполняющее все ваше существо, приводящее в волнение душу. Верно, что полюбившийся объект оказывает на нас такое воздействие, пока он еще не до конца знаком. Но как только рассеивается любовный пыл, он тут же становится для нас символом чужих возможностей и жизненных сил. После того как влюбленные столь опасным образом открываются друг другу, они еще долгое время испытывают искреннюю симпатию. Но эта симпатия, увы, по своей окраске уже не имеет ничего общего с прошедшим чувством, и характеризуется часто, несмотря на честную дружбу, тем, что полна мелких обид, мелкой досады, которую, как правило, пытаются скрыть. В любви эгоизм распространяется не добросердечно и мягко, он во много раз заостряется как сильное оружие захвата. Но этим оружием не пытаются как-то захватить облюбованный предмет для собственных целей, этим оружием он завоевывается лишь для того, чтобы оценить объект со всех сторон, чтобы переоценить его, вознести на трон, носить на руках. Эротическая любовь скрывает весь возросший эгоизм под доброжелательностью, возникшая страсть, беспечная к противоречиям, соединяет доброжелательность и эгоизм в едином чувстве. Любящий человек чувствует себя сильным: он чувствует, будто завоевал весь мир в силу этого внутреннего союза собственного «я» с тем, что привлекало его как высшее проявление всех прекрасных возможностей и необычностей всего мира. Но это чувство — только оборотная психическая сторона того физиологического процесса, при котором человеку фактически удается возвыситься над самим собой, в котором он себя ощущает самым полным образом и добивается наибольшего успеха: в любовной страсти он соединяется с другим не для того, чтобы отречься от самого себя, а для того, чтобы еще раз превзойти самого себя — чтобы продолжиться в новом человеке — в своем ребенке. Итак, эротические отношения — это промежуточная форма между отдельным существом, эгоистом, и социально чувствующим существом. В действительности эротическое чувство само по себе является таким же своеобразным миром, как и все социально окрашенные чувства или чувства отдельного эгоистического человека; эротическое чувство проходит все ступени: от самых примитивных до сложнейших в своей собственной сфере. Понятно, почему такое по сути противоречивое своеобразие, как своеобразие любовных ощущений, оценивается обыкновенно как зыбкое; почему это своеобразие лишь в незначительной степени считается эгоистичным и переоценивается скорее как альтруистское. Это второе противоречие, из которого оно совершенно очевидно и полностью состоит. Тут физические способы выражения смешиваются с духовными и, несмотря на противоречивость, все же уживаются. Мы привыкли отличать наши самые сильные физические потребности и инстинкты от наших духовных исканий, но мы также знаем и то, как тесно они связаны между собой и как непременно они сопровождают друг друга; таким образом физические процессы не выступают с такой требовательностью, чтобы постоянно притягивать к себе наше внимание и чтобы через нас самих себя осознавать. Эротическое чувство наполняет нас как никакое другое, насыщая всю душу иллюзиями и идеализациями духовного рода, и толкает нас при этом жестоко, без малейших поблажек на жертву такого возбуждения — на тело. Мы не можем его больше игнорировать, мы не можем больше от него отворачиваться: при каждом откровенном взгляде на сущность эротики мы словно содействуем древнему изначальному спектаклю процессу рождения психического в своем полном великолепии из огромной, всеохватывающей утробы-матери — физического. Но здесь мы связываем понятия «физическое» и «духовное» как отдельные представления, точно так же, как невольно пытаемся это сделать и с понятиями «эгоистическое» и «альтруистическое», чтобы по возможности целостно понять феномен любви и выразить это единым представлением. Отсюда — странный дуализм во мнениях об эротическом, и отсюда изображение эротического, исходящее из двух совершенно противоположных сторон. Резкости этих контрастов способствует еще одно обстоятельство. Наша половая жизнь — точно так же как и все остальное — физически в нас локализована и отдельна от прочих функций. Половая жизнь воздействует централизованно и так же обширно, как деятельность головного мозга, но отличие ее в том, что при этом она выступает на передний план намного грубее и выразительнее. Да, «темное» чувство этого феномена любви может само прийти к влюбленным, и, возможно, это явится одной из самых сильных причин того глубокого инстинктивного стыда, который будут испытывать совершенно юные непорочные люди по отношению к своей физической связи. Этот первоначальный стыд не всегда восходит только к недостаточному опыту, а возникает спонтанно: они считали и ощущали любовь как целостность, всей их взволнованной сущности, и этот переход к специальному физическому процессу, к процессу, на который падает ударение, сбивает с толку: это походит на то, как ни парадоксально это звучит, как если бы между ними двоими присутствовал еще и третий. И это вызывает такое ощущение, будто они сблизились преждевременно, в безусловном расточительстве своей духовной общности. Тем не менее это сближение пробуждает в человеке пьянящее, ликующее взаимодействие продуктивных сил его тела с наивысшим духовным подъемом. И хотя нашему сознанию наша же собственная телесность знакома довольно плохо и еще меньше подлежит контролю тот мир, с которым мы должны вступить в соединение, став единой сущностью — неожиданно возникает такая остроощущаемая иннервация между ними, что все желания вспыхивают в одночасье — разом и одновременно. Справедливо утверждение: всякая любовь — счастье, даже несчастливая. Справедливость этого выражения можно признать полностью, без всякой сентиментальности: понимая это как счастье любви в самом себе, которая в присущем ей праздничном волнении будто бы зажигает сто тысяч ярких свечей в затаенных уголках нашего существования, чей блеск яркими лучами озаряет всех нас изнутри. Потому люди с истинной душевной силой и глубиной знают о любви еще до того, как полюбили, — подобно Эмилии Бронте. В эротическом опыте реальной жизни любовь и обладание другим человеком прибавляют к этому глубинному опыту особый вид счастья, счастья как бы удвоенного — подобно эффекту эха. Удивление и радость от того, что вещи изнутри откликаются на наш возглас ликования. О меланхолии и депрессииВот как описывает состояние меланхолии и депрессии Юлия Кристева в своей книге "Черное солнце. Депрессия и меланхолия" в главе Психоанализ как антидепрессант:"Писать о меланхолии для тех, кого меланхолия опустошает, имеет смысл, только если это идет от самой меланхолии. Я пытаюсь сказать вам о бездонной печали, той несообщаемой боли, которая порой поглощает нас — и зачастую на длительное время, — заставляя потерять вкус к любой речи, любому действию, вкус к самой жизни. Это отчаяние — не отвращение, которое предполагало бы, что я остаюсь способной к желанию и творению, пусть и негативным, но, несомненно, существующим. В депрессии, когда само мое существование готово рухнуть, его бессмыслица не трагична — она представляется мне очевидной, оглушающей и неизбежной. Откуда поднимается это черное солнце? Из какой безумной галактики его тяжелые невидимые лучи доходят до меня, пригвождая к земле, к постели, обрекая на немоту и отказ? Только что полученная мною травма — например, любовная или профессиональная неудача, какие-то горе или печаль, затрагивающие мои отношения с близкими, — все это часто оказывается лишь легко определимым спусковым крючком моего отчаяния. Предательство, смертельная болезнь, несчастный случай или увечье, внезапно отрывающие меня от той категории нормальных людей, которая представлялась мне нормальной, или же обрушивающиеся с тем же самым эффектом на дорогое мне существо, или наконец — что еще?.. Бесконечен список несчастий, гнетущих нас изо дня в день… Все это внезапно наделяет меня другой жизнью. Жизнью, жить которой нельзя, жизнью, нагруженной ежедневными заботами, проглоченными или пролитыми слезами, неразделенным отчаянием — порой жгучим, но иногда бесцветным и пустым... ...Я живу живым мертвецом, оторванным, кровоточащим, обращенным в труп куском плоти, в замедленном ритме или в промежутке, в стертом или раздутом времени, поглощенном болью… ...Печальная чувственность, мрачное опьянение образуют заурядный фон, на котором подчас вырисовываются наши идеалы или наши эйфории, когда им не случается быть тем неуловимым прояснением, которое разрывает любовный гипноз, притягивающий двух людей друг к другу. Осознавая, что мы обречены терять своих возлюбленных, еще больше мы, возможно, опечалены тем, что замечаем в возлюбленном тень любимого и давно потерянного объекта. Депрессия — это скрытое лицо Нарцисса, то, что увлечет его к смерти и которое неведомо ему в тот момент, когда он любуется собой в отражении. Разговор о депрессии снова заведет нас в топкую страну нарциссического мифа..."О женственностиВот что пишет о женственности английский психоаналитик Джоан Ривьер в своей статье "Женственность как маскарад" (перевод Л.П. Куценко)"Кажется, что каждое направление, в котором развивался психоанализ, вызывало интерес Эрнста Джонса, и теперь, после нескольких лет изучения, этот интерес превратился в исследование сексуальной жизни женщин и мы находим, что его вклад в эту область является одним из самых важных. Как всегда, он ярко освещает свой материал, с его особым даром поясняя знания, которыми мы уже располагаем, и добавляя к ним свои новые наблюдения. В своей работе ” Ранее развитие женской сексуальности” он делает набросок схемы типов женского развития, которые он вначале разделяет на гомосексуальный и гетеросексуальный, подразделяя в дальнейшем гомосексуальный тип на две подгруппы. Он признает достаточно приблизительную схематическую природу своей классификации и говорит о том, что существует определенное количество промежуточных типов. Именно о таком одном из промежуточных типов я намерена говорить сегодня. В повседневной жизни можно часто встретить тех, кто будучи гетеросексуальным в своем развитии, ясно демонстрируют черты противоположного пола. Как правило, это объясняется бисексуальностью, заложенной в каждом из нас; и анализ показал, что то, что проявляется как гомосексуальные или гетеросексуальные характерные особенности или сексуальные манифестации, является конечным результатом взаимодействия конфликтов и не обязательно свидетельством радикальной или фундаментальной тенденции. Разница между гомосексуальным и гетеросексуальным развитием является результатом различий в степени тревоги, которая оказывает соответствующее влияние на развитие. Ференци отмечал подобные реакции в поведении (“Нозология мужской гомосексуальности”), а именно то, что гомосексуальные мужчины преувеличивали свою гетеросексуальность как “защиту” против гомосексуальности. Я попробую показать, что женщины, которые стремятся к маскулинности могут надевать маску женственности, чтобы предотвратить тревогу и возмездие, которых опасаются со стороны мужчин. Я имела дело с особенным типом женщины, занимавшейся интеллектуальным трудом. Еще не так давно женщины, имеющие интеллектуальный род занятий, ассоциировались исключительно с откровенно мужеподобным типом, и которые, в определенных случаях, не скрывали своего желания быть мужчиной. Теперь времена изменились. Прежде всего изменились женщины и их профессиональная деятельность, и сложно сказать, являются ли они скорее женственными, чем мужеподобными в своем стиле жизни и характере. В университетской жизни, в науке и бизнесе постоянно встречаются женщины, которые отвечают всем критериям женственности. Они превосходные жены и матери, успешные деловые женщины; они ведут активную социальную и культурную жизнь; они не испытывают недостатка в женских интересах, что например выражается в том, как они выглядят, при необходимости они могут найти время, чтобы выступить в роли преданной и бескорыстной матери для широкого круга родственников и друзей. В то же время, они выполняют свои профессиональные обязанности как минимум так же хорошо, как и среднестатистический мужчина. Некоторое время назад, проводя анализ женщины подобного типа, я натолкнулась на интересные открытия. Она подходила под описание выше практически по всем пунктам; ее прекрасные нежные отношения с мужем включали так же частую интимную близость и сексуальное удовольствие; она гордилось собой как хозяйкой. Она всегда была успешной в профессии. У нее была высокая степень адаптации к реальности и ей удавалось завязывать и поддерживать хорошие отношения практически со всеми, с кем она встречалась. Тем не менее некоторые реакции указывали на то, что ее стабильность была не такой безупречной, как казалось; одна из таких реакций и проиллюстрирует эту тему. Она была американкой, занятой в сфере пропаганды, ее работа преимущественно заключалась в выступлениях и написании текстов. Всю ее жизнь после публичных мероприятий, как например выступление перед аудиторией, ее сопровождала определенная доля тревоги, иногда невыносимой. Несмотря на абсолютный успех и способности, как интеллектуальные так и практические, а также ее способность управлять аудиторией, вести дискуссии и т.п., она переживала возбуждение и испытывала тревогу в последующую ночь после такого мероприятия, это состояние сопровождалось предчувствиями, что она сделала нечто несоответствующее, неуместное и нуждалась в утешении. При каждом таком случае эта потребность в утешении и поддержке заставляла ее искать внимания или лестного отзыва от мужчины или мужчин, задействованных в мероприятии или ключевых фигур; и вскоре стало очевидно, что мужчины, которых она выбирала для этой цели, всегда были однозначно отцовскими фигурами, хотя и не теми, чье суждение о ее выступлении могло бы действительно много значить. Можно было выделить два вида поддержки, которую она искала у отцовских фигур: первый – это прямая поддержка в виде комплимента ее выступлению; второй, и более важный, непрямая поддержка, имеющая природу сексуального внимания со стороны этих мужчин. Иными словами, анализ ее поведения после выступления показал, что посредством более или менее завуалированного флирта и кокетства она стремилась добиться ухаживаний (сексуального интереса) со стороны определенного типа мужчин. Такое поведение, следовавшее сразу за выступлением, абсолютно не соответствовало ее в высшей степени обезличенному и адекватному поведению во время выступления и было проблемой. Анализ показал, что ее соперничество с матерью в эдипальной ситуации было особенно острым и не смогло удовлетворительно разрешиться. Но помимо конфликта с матерью, налицо было сильное соперничество с отцом. Ее интеллектуальная работа, заключавшаяся в выступлениях и написании текстов, основывалась на очевидной идентификации с ее отцом, который сначала занимался литературной деятельностью, а затем ушел в политику. Ее подростковый период был отмечен сознательным бунтом против отца, с соперничеством и презрением к нему. В процессе анализа часто вскрывались сны и фантазии такой природы как кастрирование мужа. У нее было вполне сознательное чувство соперничества и притязания на превосходство над многими из таких отцовских фигур, но чье расположение она пыталась снискать после своих выступлений. Она сильно негодовала по поводу любого предположения, что она была им не ровня, и (оставаясь сама) отклонила бы идею о том, чтобы быть предметом их оценки или критики. И в этом она вполне соответствовала одному из предложенных Эрнстом Джонсом типов, а именно первому: гомосексуальных женщин, которые не интересуются другими женщинами, но желают признания их маскулинности со стороны мужчин и претендуют на то, чтобы быть тождественными мужчинам или иными словами попросту быть мужчинами. Тем не менее ее негодование не выражалось открыто, на публике она признавала свою женственность. Анализ обнаружил, что объяснение ее кокетства, о котором у нее самой имелось достаточно смутное представление, пока это не открылось в анализе, было следующим: это была бессознательная попытка справиться с тревогой, которая возникала по поводу ожидаемой ею расправы со стороны отцовских фигур после ее выступления. Публичная демонстрация ее интеллектуального потенциала, которая сама по себе была успешной, означала демонстрацию обладания отцовским пенисом, после его кастрации. После этого она была охвачена невероятным ужасом, что со стороны отца последует возмездие. Очевидно, это был шаг к тому, чтобы успокоить мстителя, предлагая ему себя в качестве сексуального объекта. Эта фантазия, которая затем появилась, была типична для ее детства и юности, которые она провела в южных штатах: если бы на нее напал негр [примечание переводчика: в оригинальном тексте используется именно это слово, которое считалось политкорректным до 50 гг ХХ века], она бы сделала так, чтобы он ее поцеловал и занялся бы с ней сексом (но только при условии, что затем она потребует правосудия). Но был еще один определяющий фактор такого навязчивого поведения. Во сне, который был близок к ее детской фантазии, она подвергалась насилию, будучи в доме одна: зашел негр и застал ее стирающей белье, с закатанными вверх рукавами, обнажающими ее руки. Она сопротивлялась ему, со скрытым намерением привлечь его сексуально, ему безумно понравились ее руки и он начал ласкать их и ее грудь. Значением этого сна было то, что она убила отца и мать и получила все в свое пользование (одна в доме), опасалась возмездия за это с их стороны (ожидала выстрелов через окно) и защищала себя посредством того, что брала на себя низкую роль (стирала белье), а также посредством того, что стирала грязь и пот, вину и кровь, все что она получила посредством содеянного, и пряталась под маску кастрированной женщины. Под этой маской мужчина не видел украденной собственности, за которую могло бы свершиться возмездие, и более того, находил ее привлекательной как объект любви. Таким образом, целью навязчивого поведения было главным образом не получение утешения (поддержки) посредством того, что она вызывала дружеские чувства у мужчин, а маскировка под обликом невинности и наивности. Это была компульсивная инверсия ее интеллектуальной деятельности; вместе они сформировали двунаправленный обсессивный акт, как и ее жизнь, состоявшая из традиционно более мужской и традиционно более женской деятельности. Ранее она видела другие сны о людях, которые надевали маски на лица, чтобы предотвратить катастрофу. Один из этих снов был о высокой башне, которая стояла на холме и была опрокинута, она упала вниз на жителей деревни, расположенной у подножья холма, но люди надели маски и избежали опасности. Женственность, таким образом, может рассматриваться и носиться как маска, и для того, чтобы скрыть обладание мужественностью, и для того, чтобы избежать ожидаемой расправы, если это обладание будет обнаружено – как в случае с вором, который выворачивает карманы и настаивает на осмотре содержимого, чтобы доказать отсутствие украденных вещей. Читатели могут сейчас задать вопрос, как я различаю женственность или же где я провожу линию между настоящей женственностью и маскарадом. Мое предположение состоит в том, что никакой разницы нет: в основе или на поверхности это одно и то же. Женственность была в этой женщине, и можно даже сказать, что она есть у абсолютно гомосексуальной женщины, но из-за ее конфликтов женственность не получила свое основное развитие и использовалась больше как средство для избегания тревоги, чем основной способ получения сексуального удовольствия."В своей книге «Наука быть живым» Джеймс Бьюдженталь задает такие простые и одновременно сложные вопросы:«Кто я или что я? В своем последнем основании? Помимо званий, ролей, степеней и всех этих этикеток, наклеенных на меня? Помимо занятий и отношений, даже имени и личной истории? Кто я? Что я?Самый главный урок, которому меня научила жизнь, таков: сущность моего бытия состоит в субъективном осознании, представляющем собой непрерывный процесс. Окончательно я не могу отождествить себя ни с какой-либо материей (например, с моим телом), ни с чем-либо, что я произвожу (моими словами на этих страницах), ни с каким-либо из моих свойств (мой интерес к другим), ни с моим прошлым, ни с моими планами на будущее, ни с моими сиюминутными мыслями, ни с какой-либо иной вещью. Короче говоря, я — не вещь, ничто. Я — исключительно процесс моего бытия — например, процесс написания этих слов, — но я не содержание слов или идей, которые они выражают. Я — тот, кто осознает процесс письма, выбирает способы выражения мыслей, надеется на понимание, наслаждается возникновением мыслей и образов своих переживаний. Этого понимания трудно достичь, потому что почти всегда нас учат по-другому осознавать себя. Нас учат воспринимать свою личность через образование, отношения с окружающими, профессию, список наших достижений, через объективные вещи. Таким образом мы можем надеяться стать кем-то или достичь чего-то. Но иногда случаются сильные поворотные переживания, когда, наконец, мы освобождаемся от всех этих объективаций и открываем свободу, которая является нашей глубочайшей природой. Тогда мы чувствуем, как можно по-настоящему быть живым; тогда мы ощущаем различные возможности, которые были открыты перед нами, но которыми мы не решались до этого воспользоваться. Тогда биение жизни становится мощным и сильным.» В своей книге «Шизоидные явления, объектные отношения и самость» Гарри Гантрип так описывает некоторые состояния людей:«…жалобы на чувство отрезанности, запертсти, не-соприкасаемости, отчужденности или необычности, когда вещи не находятся в фокусе внимания или кажутся нереальными, когда нет чувства единения с другими людьми, или на жизненную опустошенность, с падением интереса, когда все кажется тщетным и бессмысленным, все они различным образом описывают данное состояние психики. Пациенты обычно называют его «депрессией», но оно лишено тяжелого, мрачного внутреннего чувства скорби, гнева и вины, которые нетрудно различить в классической депрессии. Депрессия, в действительности, чаще направлена вовне и связана с невозможностью выразить свой гнев по поводу внешних объектов. Вышеописанные состояния скорее представляют собой «шизоидные состояния». Они явно интровертированы. Депрессия связана с объектами. Шизоидная личность отказалась от объектов, хотя все еще нуждается в них.Внешние связи, по всей видимости, опустошаются массивным отводом реальной либидинальной самости, нашего либидинального интереса, от внешнего мира. Эффективная психическая деятельность исчезает в скрытом внутреннем мире; сознательное эго пациента лишается витального чувства и действия, и становится как бы нереальным. Вы можете улавливать проблески интенсивной деятельности, совершающейся во внутреннем мире, через сновидения и фантазии, однако сознательное эго пациента просто сообщает об этих явлениях, как если бы оно было нейтральным наблюдателем, лично не вовлеченным в эту внутреннюю драму. Отношение к внешнему миру точно такое же: невовлеченность и отчужденное наблюдение без какого-либо чувства, как если бы газетный репортер описывал событие, которое ему лично неинтересно и вызывает скуку. Такая деятельность может казаться механической. Когда развивается шизоидное состояние, сознательное эго, по-видимому, находится в состоянии бесчувствия между двумя мирами, внутренним и внешним, и не имеет каких-либо реальных взаимоотношений ни с одним из них. Оно диктует эмоциональное бездействие на основании собственной невовлеченности в эффективную деятельность.Эти шизоидные состояния могут чередоваться с депрессией и временами с ней смешиваться, так что проявляются как шизоидные, так и депрессивные признаки. Они бывают разных степеней интенсивности, варьируя от скоропреходящих настроений во время сессии до состояний, которые продолжаются в течение длительного периода времени, что демонстрирует специфические шизоидные черты»
Депрессия (меланхолия) и горе. (эссе по работе З. Фройда "Горе и меланхолия")Сущность меланхолии и печали. В своей работе «Печаль и меланхолия» Фройд делает попытку осветить сущность меланхолии, сравнивая ее с нормальным аффектом печали. Меланхолия не имеет точного определения в описательной психиатрии и встречается в различных клинических формах. Из этих форм некоторые похожи на соматические заболевания, а другие – на психогенные. Если сравнивать печаль и меланхолию, то здесь выявляется много сходства, но есть и различия. При этом, печаль – это всегда реакция на потерю любимого человека или заменившего его отвлеченного понятия: места жительства, дома, денег, идеала и др. Потеря может вызвать и меланхолию, которая занимает место печали. Тогда следует говорить о некой предрасположенности к развитию болезненного состояния. Причем, печаль никогда не требует обращения за лечением, в отличие от меланхолии. Меланхолия отличается от печали глубокой страдальческой удрученностью, потерей интереса к внешнему миру, очень болезненным дурным настроением, утратой способности любить, снижением самочувствия, выражающимся упреками и оскорблениями в свой адрес вплоть до бреда ожидания наказания, торможением любой способности что-то делать, снижением чувства собственной значимости. То же самое можно наблюдать и при печали, кроме одного - отсутствует нарушение чувства собственной значимости. Мир становится пустым и жалким без любимого объекта. Меланхолия может быть и реакцией на утрату любимого объекта, но при других поводах утрата носит воображаемый характер. При меланхолии пациент не может понять, что он потерял в отличие от печали, где человек точно знает и осознает, что утрачено. При меланхолии имеет место заторможенность, в которой есть ощущение таинственности, нечто, чего нет при печали – это необычайное принижение чувства своего Я, грандиозное оскудение Я. Само Я – пустое и жалкое. Пациент характеризует свое Я как недостойное, недееспособное и морально предосудительное, упрекает, ругает себя и ожидает изгнания и наказания. Он унижается перед любым человеком, жалеет всех своих близких за то, что они связаны с таким недостойным человеком как он. У него нет суждения о перемене, которая с ним произошла, он распространяет свою самокритику на прошлое, утверждает, что лучше, чем в прошлом, никогда и не было. Эта картина мании самоуничижения дополняется бессонницей, отказом от пищи и в высшей степени удивительным преодолением влечения, которое заставляет все живое держаться за жизнь. У меланхолика отсутствует стыд говорить о себе плохо, он отличается назойливой общительностью, которая находит удовлетворение в компрометации таким человеком самого себя. Таким образом, человек, потеряв объект, потерял себя – речь идет о потере своего Я. У меланхолика одна часть его Я противопоставляется другой части Я, критически ее оценивая, превращая в объект. Отколовшаяся часть Я как критикующая инстанция может проявляться при других обстоятельствах. Эта часть Я – это совесть, а болезнь проявляется в том, что он характеризует моральное недовольство собственным Я. Мы можем наблюдать как упреки в адрес объекта любви перекладываются на собственное Я, тем самым маскируя отношение и упреки в адрес объекта любви. Поэтому жалобы пациента – это обвинения. Такие люди как будто всегда обижены, столкнувшись с огромной несправедливостью. Утрата объекта при меланхолии влечет за собой утрату собственного Я из-за идентификации с объектом, из-за чего происходит замена объекта на часть Я, где Я расщепляется на две части и между этими частями возникает конфликт, который длится и истощает Я. Так, тень объекта падает на Я и раздавливает его.Условия и предпосылки возникновения меланхолии.Условиями и предпосылками возникновения меланхолии, с одной стороны, является фиксация на объекте любви. С другой стороны, этому способствует низкая сопротивляемость катексиса. Это противоречие указывает на выбор объекта по нарциссическому типу. Сам объектный катексис может при возникновении препятствий регрессировать к нарцизму. Тогда нарциссическая идентификация с объектом обменивается на любовный катексис. Следовательно, любовные отношения, несмотря на конфликт с любимым человеком, нельзя прекратить. Такая замена любви - вместо объектной на нарциссическую идентификацию с объектом - демонстрирует важный механизм при нарциссических заболеваниях. Этот механизм можно наблюдать при шизофрении. Это соответствует регрессии от некоторого типа выбора объекта к первоначальному нарцизму. Причем, идентификация – это предварительная ступень выбора объекта и первый амбивалентный способ выделения объекта со стороны Я. Ему хотелось бы поглотить этот объект в соответствии с оральной или каннибалистической фазой развития либидо, путем пожирания. Поэтому при заболевании меланхолией происходит отказ от приема пищи, что соответствует тяжелой форме. Идентификация с объектом сохраняется и при истерии. Однако отличие в этом случае состоит в том, что при нарциссической идентификации объектный катексис ликвидируется, а при истерической идентификации – сохраняется и оказывает влияние, хотя и ограничивается отдельными действиями иннервациями. При неврозах переноса идентификация – это выражение общности, которая может означать любовь.Таким образом, меланхолия заимствует одну часть своих свойств у печали, а другую часть – у процесса регрессии от нарциссического выбора объекта к нарцизму. Если найдено спасение в нарциссической идентификации, то по отношению к части себя достается вся ненависть, предназначенная кому-то из ближайшего окружения пациента. При этом, пациент получает садистское удовлетворение от самоистязания. Поэтому любовный катексис меланхолика, направленный на его объект, постигает двоякая судьба:
- Регрессия к нарциссической идентификации,
- Под влиянием конфликта амбивалентности происходит возврат на более раннюю стадию развития садизма. Этот садизм раскрывает склонность к самоубийству, где меланхолия становится такой привлекательной и опасной.
Анализ меланхолии показывает, что Я может убить себя только тогда, когда может направить на себя враждебность, относящуюся к объекту и представляющую собой первоначальную реакцию Я на объекты внешнего мира. Таким образом, этот объект оказался сильнее самого Я, несмотря на устранение. Еще одна особенность меланхолии – это страх обнищания, который происходит из вырванной из своих взаимосвязей регрессивно преобразованной анальной эротики. Помимо этого, меланхолия может чередоваться с маниями. Состояние мании похоже на состояние меланхолии, но во время фазы мании Я преодолевает и отодвигает в сторону «комплекс», который существует при меланхолии. Если обобщить вышеописанное, можно выделить три предпосылки меланхолии:
- Утрата объекта,
- Амбивалетность,
- Регрессия либидо в Я (из-за низкой сопротивляемости катексиса).
При этом, первые два пункта мы обнаруживаем в навязчивых упреках человеком самого себя в случаях смерти объекта. Так, катексис меланхолика направляется на объект и может пойти по двум путям: либо по пути регрессии к идентификации, либо по пути к садизму и самоубийству. В норме катексис имеет сильный заряд и направляется на объект влечения, хотя и может терпеть неудачу в любви, но отказывается от прошлого объекта и начинает поиск другого объекта. Кроме того, в норме первичное состояние индивида характеризует жизнь влечений, где есть любовь Я к себе и страх угрозы жизни, в результате чего происходит освобождение нарциссического либидо для самосохранения. В случае меланхолии Я убивает себя, поскольку происходит возвращение объектного катексиса на себя и обращение с собой как с объектом, где Я становится равно объекту. Таким образом, враждебность, которая относится к объекту, соединяется с враждебностью к объектам внешнего мира, как реакция на эти объекты, и тогда вся эта сумма враждебности направляется на Я. При регрессии этот объект был устранен, но он оказался сильнее, чем само Я. И это влечет за собой две ситуации – сильнейшую влюбленность или самоубийство, где объект одолевает Я разными способами. При этом, меланхолический комплекс ведет себя как открытая рана – притягивает к себе катектическую энергию (неврозы переноса – контркатексисы) и опустошает Я вплоть до полного оскудения. Помимо этого, особенность меланхолии состоит в превращении в противоположное состояние – манию. Хотя некоторые случаи протекают с периодическими рецидивами, в интервалах можно обнаружить незначительный оттенок мании, хотя может протекать и без нее. Или может быть в форме биполярного расстройства как чередование меланхолических и маниакальных фаз. Работа печали отличается от меланхолии. В период острой утраты каждое отдельное воспоминание каждой отдельной ситуации сопровождает ожидание. Однако реальность выносит свой приговор и показывает ясно и точно, что объект больше не существует. Тогда Я стоит перед вопросом – хочет ли оно разделить участь утраченного объекта. Я решает остаться в живых благодаря сумме нарциссических удовлетворений. В этом случае Я расторгает связь с пропавшим объектом. При меланхолии либидо покидает бессознательное вещное представление объекта. Это представление основано на бесчисленных отдельных впечатлениях – их бессознательных следах. И истечение этого либидо – процесс длительный, постепенно развивающийся как при печали. Кроме того, содержание меланхолии больше, чем печаль. Отношение к объекту непростое, оно осложняется комплексом амбивалентности. Амбивалентность имеет конституциональную предрасположенность и присуща всем любовным отношениям Я. Она происходит из тех переживаний, которые приносят с собой угрозу утраты объекта. Поэтому меланхолия выходит за пределы печали. При меланхолии ведется множество отдельных поединков за объект, в котором борются друг с другом ненависть и любовь. Ненависть нужна, чтобы избавить либидо от объекта, а любовь – чтобы вопреки натиску утвердить позицию либидо. В системе бессознательного в царстве реальных следов воспоминаний конститутивная амбивалетность относится к вытесненному. Травматические переживания, связанные с объектом, возможно, активировали другое вытесненное. Таким образом, все в этих амбивалентных поединках исключено из сознания, пока не наступит характерный для меланхолии исход: находящийся под угрозой катексис либидо, покидает объект для возвращения на место Я, из которого он исходил. Так, благодаря бегству Я любовь избежит уничтожения, а процесс может стать осознанным репрезентируется сознанию как конфликт между частью Я и критической инстанцией. В клинической практике мы наблюдаем, что Я унижает себя и проявляет ярость по отношению к себе. Каждый отдельный конфликт амбивалентности ослабляет фиксацию либидо на объекте, обесценивая его и унижая, словно убивая. Есть вероятность того, что процесс заканчивается в бессознательном после того, как улеглась ярость, или когда объект оказался отвергнутым как не имеющий ценности. Тогда это ведет к исчезновению меланхолии, хотя дальше сценарий развития событий неизвестен. Главное в меланхолии, что амбивалентность – это движущая сила конфликта. Накопление поначалу связанной катектической энергии, которая освобождается по завершению меланхолической работы, и содействует проявлению мании, должно быть связано с регрессией либидо к нарцизму. Конфликт в Я, который меланхолия меняет на борьбу за объект, должен действовать как болезненная рана, которая требует чрезвычайно высокого контркатексиса[1]. Как пишет Бенно Розенберг в книге «Мазохизм смерти и мазохизм жизни», работа меланхолии побуждает к различению двух уровней психической работы и обладает двойной характеристикой: во-первых, она собирает в единую связку объектную проблематику (потеря объекта), нарциссическую проблематику (нарциссическое инвестирование объекта и нарциссическую регрессию вследствие идентификации) и проблематику разрушительности (разъединения влечений). Во-вторых, работа меланхолии показывает с некоторой «чистотой», что проработка двух первых проблематик может производиться лишь в условиях работы третьей проблематики. Эта вторая характеристика состоит в зависимости разрешения нарциссических и объектных проблем от связывания разрушительности[2].Меланхолия/депрессия Юлия Кристева в книге «Черное солнце. Депрессия и меланхолия» меланхолией называет клинический комплекс симптомов, включающих торможение и асимболию и проявляющихся у определенного индивидума временами или хронически, чередуясь чаще всего с так называемой маниакальной стадией экзальтации. Когда два явления - подавленность и возбуждение - характеризуются меньшими интенсивностью и частотой, тогда автор говорит о невротической депрессии. Кроме того, она не отказывается от различий меланхолии и депрессии, говоря, что теория Фрейда повсюду обнаруживает один и тот же невозможный траур по материнскому объекту. Вопрос: невозможный в силу какого-то родительского недостатка? Или какой-то биологической хрупкости? Меланхолия обладает устрашающей привилегией помещать вопрошание аналитика на перекрестье биологического и символического. Параллельные серии? Последовательные ряды? Случайное пересечение, которое необходимо уточнить, или какое-то иное отношение, которое еще предстоит изобрести? Два термина — «меланхолия» и «депрессия» — обозначают комплекс, который можно было бы назвать депрессивно-меланхолическим и границы которого на самом деле являются нечеткими. В его пределах психиатрия использует понятие «меланхолия» только для спонтанно развивающейся необратимой болезни (которая поддается лечению лишь антидепрессантами). Не углубляясь в подробности различных типов депрессии (депрессии «психотической» или «невротической», или - по другой классификации - «тревожной», «возбужденной», «заторможенной» или «враждебной»), не затрагивая также и весьма многообещающую, но пока еще неясную область изучения воздействия антидепрессантов (МАО-ингибиторы, трициклические и гетероциклические соединения), мы в дальнейшем ограничимся фрейдовским горизонтом. Отправляясь от него, мы попытаемся выделить то, что внутри депрессивно-меланхолического комплекса - сколь бы нечеткими ни были его границы - относится к общему опыту потери объекта, а также модификации означающих связей. Последние - и, в частности, язык - в депрессивно-меланхолическом комплексе оказываются неспособными обеспечить аутостимуляцию, необходимую для запуска некоторых реакций. Язык, вместо того чтобы работать в качестве «системы компенсаций», напротив, гиперактивирует связку тревоги - наказания, включаясь таким образом в процесс замедления поведения и мышления, характерный для депрессии. Хотя временная печаль (или траур) и меланхолическое оцепенение отличаются друг от друга в клиническом и нозологическом отношениях, они, однако, в равной степени поддерживаются нетерпимостью к потере объекта и провалом означающего при попытке найти компенсаторный выход из состояний ухода в себя, так что в итоге субъект замыкается в себе вплоть до полного бездействия, притворяясь мертвым или даже убивая себя. Таким образом, мы будем говорить о депрессии и меланхолии, не различая каждый раз частные особенности этих двух состояний, но имея в виду их общую структуру.Депрессивный больной: ненавидящий или раненный. «Объект» и «вещь» траура Согласно классической психоаналитической теории (Абрахам, Фрейд, М. Кляйн), депрессия, как и траур, скрывает агрессивность по отношению к потерянному объекту и, таким образом, проявляет амбивалентное отношение депрессивного человека к объекту своего траура. «Я его люблю (так, кажется, говорит депрессивный больной о каком-то существе или потерянном объекте), но еще больше я его ненавижу; поскольку я его люблю, то, чтобы его не потерять, я помещаю его в себя; но поскольку я его ненавижу, этот другой во мне оказывается плохим Я, то есть, я плохой, я ничтожен, и я себя убиваю». Жалоба на себя, следовательно, оказывается жалобой на другого и умертвление себя - трагической маскировкой убийства другого. Подобная логика, как мы понимаем, предполагает наличие сурового Сверх-Я и всю диалектику сложных отношений идеализации и обесценивания себя и другого, причем вся совокупность этих движений покоится на механизме идентификации. Ведь именно благодаря моей идентификации с этим ненавидимым-любимым другим, осуществляемой благодаря инкорпорации-интропроекции-проекции, я помещаю в самого себя его лучшую часть, которая становится моим тираническим и неумолимым судьей, - так же как я помещаю в себя и его отвратительную часть, которая унижает меня и которую я стремлюсь уничтожить. Следовательно, анализ депрессии проходит через обнаружение того факта, что жалоба на себя является ненавистью к другому, а последняя, несомненно, волна, несущая неосознанное сексуальное желание. Понятно, что подобное перемещение ненависти в процессе переноса является рискованным и для психоаналитика, и для пациента, так что терапия депрессии (даже той, что называют невротической) граничит с шизоидным раздроблением. Отмеченный Фрейдом и Абрахамом меланхолический каннибализм, который обнаруживается в определенном числе сновидений и фантазмов депрессивных людей, выражает эту страсть удержания во рту (хотя вагина и анус также могут поддаваться подобному управлению) невыносимого другого, которого я желаю разрушить, дабы с большим успехом владеть им живым. Другого - скорее раздробленного, разорванного, разрезанного, проглоченного и переваренного…чем потерянного. Меланхолическое каннибальское воображаемое является отрицанием реальности потери, а также смерти. Оно демонстрирует боязнь потерять другого при обеспечении выживания Я, которое, конечно, брошено, однако не отделено от того, кто все еще и постоянно питает его и превращается в него, тем самым воскресая благодаря этому пожиранию. Однако лечение нарциссических пациентов заставило современных психоаналитиков открыть другую модальность депрессии. В ней печаль (ни в коем случае не являясь скрытой атакой против воображаемого другого, который враждебен, поскольку фрустрирует) должна быть сигналом первичного уязвленного Я - неполного и пустого. Подобный индивидуум не считает, что ему нанесен ущерб; он считает себя пораженным неким фундаментальным недостатком, врожденной нехваткой. Его горе не скрывает виновность или вину, обусловленную тайно замышляемой местью амбивалентному объекту. Скорее, его печаль может быть наиболее архаичным выражением нарциссической травмы, несимволизируемой, неименуемой - стать ранней, что ее нельзя соотнести ни с каким внешним агентом (субъектом или объектом). У депрессивного человека, склонного к нарциссизму, печаль на самом деле является его единственным объектом, - точнее, она оказывается эрзацем объекта, к которому он привязывается, которого он приручает и лелеет за недостатком другого. В этом случае самоубийство - не закамуфлированный акт агрессии, а воссоединение с печалью и с тем, что по ту сторону от нее, с невозможной и навеки неприкосновенной, навсегда удалившейся любовью - вот что обещает небытие, смерть.Вещь и Объект Депрессивный человек со склонностью к нарциссизму оплакивает не Объект, а Вещь. Будем называть Вещью реальное, противящееся означиванию, полюс притяжения и отталкивания, обитель сексуальности, из которой будет выделен объект желания. Ослепляющая метафора ее дана Нервалем, указывающим на настойчивость без присутствия, на свет без представления: Вещь - это солнце в сновидении, ясное и черное одновременно. «Каждому известно, что в снах мы никогда не видим солнца, хотя часто у нас появляется восприятие гораздо более яркого света». На основании этой архаической привязки у больного депрессией вырабатывается впечатление, будто он лишен некого невыразимого высшего блага, чего-то непредставимого, что изобразить могло бы, видимо, одно лишь пожирание, указать на что могло бы только заклинание, но ни одно слово не способно его обозначить. Поэтому никакой эротический объект не сможет заместить для него незаменимое восприятие места или до-объекта, заключающих либидо в узилище и обрезающих связи желания. Зная, что он лишен своей Вещи, больной депрессией бросается на поиски приключений и любви, которые всегда оказываются разочаровывающими, или же, отчаявшийся и лишенный дара речи, замыкается наедине со своей неименуемой Вещью. «Первичная идентификация» с «отцом из личной предыстории» может быть средством, показателем единения, которое позволило бы ему завершить траур по Вещи. Первичная идентификация запускает компенсацию за Вещь и одновременно начинает привязывать субъекта к другому измерению - измерению воображаемого присоединения, которое отчасти напоминает связь веры, которая у больного депрессией как раз и рвется. У меланхолика первичная идентификация оказывается хрупкой и неспособной обеспечить иные идентификации, в том числе те символические идентификации, на основании которых эротическая Вещь могла бы превратиться в Объект желания, захватывающий и гарантирующий непрерывность метонимии удовольствия. Меланхолическая вещь прерывает метонимию желания, а также противопоставляет себя внутри психической проработке потери. Как приблизиться к этому месту? Сублимация - попытка, направленная на эту цель: благодаря своим мелодиям, ритмам, семантическим многозначностям так называемая поэтическая форма, разделяющая и перерабатывающая знаки, оказывается единственным «вместилищем», которое, похоже, обеспечивает ненадежное, но адекватное овладение Вещью. Мы предположили, что больной депрессией - атеист, лишенный смысла, лишенный ценностей. Он как будто принижает себя из страха или неведения Потустороннего. Между тем, каким бы атеистом он ни был, отчаявшийся является мистиком - он цепляется за свой до-объект, не веря в Тебя, но будучи немым и непоколебимым адептом своего собственного невысказываемого вместилища. Именно эту юдоль необычного освящает он своими слезами и своим наслаждением. В этом напряжении аффектов, мускулов, слизистых оболочек и кожных покровов он испытывает одновременно принадлежность и удаленность по отношению к архаическому другому, который пока ускользает от репрезентации и именования, но отпечаток которого несут его телесные выделения и их автоматизм. Больной депрессией, не доверяющий языку, чувствителен и, конечно, уязвлен, но все же он пленник аффекта. Аффект - вот его вещь. Вещь вписывается в нас без воспоминания, тайная сообщница наших невыразимых тревог. Воображают о радостях встречи после разлуки, которые обещаны регрессивными мечтаниями, требующими венчания с самоубийством. Появление Вещи мобилизует в образующемся субъекте его жизненный порыв: недоношенный, каковым является каждый из нас, выживает, только цепляясь за другого, воспринимаемого как дополнение, протез, защитная оболочка. Однако это влечение к жизни является в высшей степени тем, что в то же самое время меня отвергает, меня изолирует, отвергает его/ее. Никогда двусмысленность влечений не страшна так, как в этом начале инаковости, где, не имея фильтра языка, я не могу вписать мое насилие в «нет», да и ни в какой иной знак. Я могу лишь извергнуть его жестами, спазмами, криками. Я выталкиваю его, проецирую. Моя необходимая вещь также неизбежно оказывается и моим врагом, моим пугалом, притягательным полюсом моей ненависти. Вещь отпадает от меня при продвижении этих аванпостов означивания, на которых Глагол еще не стал моим Бытием. Вещь, то есть ничто, которое и есть причина и в то же время отпадение, прежде чем стать Другим, оказывается сосудом, который содержит мои отбросы и все то, что происходит от cadere, - это отброс, с которым я смешиваюсь в печали. Мерзость библейского Иова. При водружении этой Вещи (которая для нас - и своя, и чужая) мобилизуется анальность. Меланхолику, припоминающему этот предел, на котором вычленяется его Я, одновременно обрушивающееся в обесценивание, не удается мобилизовать свою анальность, дабы сделать из нее прибор для отделений и проведения границ - тот, что действует в обычном случае или даже выходит на первый план у страдающего навязчивыми состояниями. Напротив, у больного депрессией все его Я погружается в деэротизированную анальность, которая, однако, представляется ликующей, поскольку стала вектором наслаждения в слиянии с архаической Вещью, воспринимаемой не в качестве значащего объекта, а в качестве приграничного элемента Я. Для больного депрессией Вещь, как и я, - это выпадения, которые увлекают его к невидимому и неименуемому Cadere. Сплошные отбросы, сплошные трупы.[3]
[1] Зигмунд Фрейд. Основные психологические теории в психоанализе. Издательство «Алетейя» (г. СПб).1999. с.211-232.
[2] Розенберг Б. Мазохизм смерти и мазохизм жизни/ Пер. с фр. – М: Когито-Центр, 2018. – 212с. (Библиотека психоанализа). – 162с.
[3]Кристева Ю. Чёрное солнце: Депрессия и меланхолия / Пер. с фр. — М.: «Когито-Центр», 2010. – с.4-7
Психолог очно и онлайн